Но в любых слухах всегда содержится частица правды, иногда совсем ничтожная. Не было, наверное, человека, не слышавшего криков Рэчел. А как насчет меня, подвергнувшей опасности девочку, которую я так любила, только потому, что хотела покрасоваться перед ее отцом? Я обернулась к Молли.
– Это был несчастный случай, – громко, но совершенно напрасно произнесла я.
В прошлый раз, когда со мной произошло нечто ужасное, я тоже попыталась оправдаться, тоже громко и совершенно напрасно. Но теперь я была умнее. Во всяком случае, я не вела себя как полная дура. Я укрылась в доме Августы и притворилась спящей, не желая общаться даже с Сисси, которая раз или два подходила ко мне, ожидая, что я обернусь. Наконец она ушла, как и все остальные, обедать. Жизнь продолжалась. Она всегда продолжается. Декка могла быть при смерти, но в Йонахлосси все равно трижды в день кормили его воспитанниц. Когда дома я видела, как мама каждое утро заправляет мою кровать, а отец после завтрака уезжает к своим пациентам, мне это казалось ужасно жестоким.
Я никак не могла отогнать мысли о кузене, хотя обычно мне это удавалось, и моя жизнь в Йонахлосси не имела ничего общего ни с Джорджи, ни с Сэмом, ни вообще с кем-либо из моих родственников. Я видела Джорджи, когда открывала глаза и когда их закрывала. Но он был не таким, каким я его видела в последний раз, а таким, каким он был в свои лучшие времена. Мама была бы разочарована. Я поняла, что главное достоинство Йонахлосси заключается в том, что все здесь кардинально отличается от того, что окружало меня дома. А теперь эти два мира каким-то зловещим образом сливались в один. Но почему? Что их объединяло? Я, Теа Атвелл, девушка, порочная в полном смысле этого слова.
«Теа, – снова и снова слышала я голос Сэма. – Теа, Теа, Теа!»
Я села на кровати и впилась ногтями в свой лоб. Мне хотелось, проткнув кожу и череп, вонзить их в свой мозг и вырвать все воспоминания о Джорджи и о том дне. Ну а как же моя душа? Я знала от папы, что, хотя наши воспоминания хранятся в мозгу, причиной существования воспоминаний является душа. Но у меня не было ни единого шанса добраться до души. Боль от ногтей, пусть и совсем незначительная, помогала отвлечься и приносила облегчение.
Я все еще лежала в постели, когда Мэри Эбботт принесла мне с обеда булочку. Она опустилась на колени возле моей кровати и развернула свой вышитый платок, в который она завернула булочку.
– Возьми, – прошептала она.
Вошли другие девчонки: Эва, Гейтс, а затем Сисси, которая остановилась, высоко вскинув брови, за спиной Мэри Эбботт.
– Спасибо.
Булочка была холодной и липкой. Когда эти булочки были теплыми, они таяли во рту. Остыв, они становились невкусными.
– Не за что.
Мэри Эбботт продолжала сидеть возле меня. Она наматывала на палец прядь своих волос и отводила глаза в сторону. У нее на лбу виднелась красная полоска, натертая шерстяной шапочкой. Внезапно вид этой странной девочки привел меня в ярость.
– Тебе что-то нужно?
Она, совершенно не удивившись, посмотрела на меня.
– Ты будешь есть булку?
Я покачала головой.
– Ну и ладно, – прошептала Мэри Эбботт.
Остальные девочки готовились ко сну. Я смотрела на сливочного цвета плечи Эвы, на ее усеянную темными родинками спину, на тонкие пышные волосы Сисси, которые она только что закончила расчесывать, на изящный золотой браслет на ее запястье, означавший, что Бун придет и сегодня, второй вечер подряд. Мне казалось, что должно произойти что-то ужасное. Это витало в воздухе.
– Мистер Холмс пришел перед обедом и произнес речь. Я подумала, тебе это интересно. Разве нет? – внезапно осмелев, спросила Мэри Эбботт и коснулась моей руки своими холодными липкими пальцами.
Я отняла руку и кивнула.
– Я так и думала. – Она улыбнулась, но эта улыбка была адресована не мне. Она сама с собой заключила пари и выиграла его. – Он прочитал молитву и попросил нас молиться за Декку и его семью. А потом он попросил нас помолиться за тебя, Теа. – Она помолчала. – За тебя и Декку.
Сисси смотрела на нас со своей кровати. Но Мэри Эбботт уже всецело завладела мной.
– Ты рада, что он попросил нас молиться за тебя?
– Я польщена, – ответила я и закрыла глаза. – И я устала.
Хотя в том, что мистер Холмс упомянул меня в своей молитве, не было ничего необычного, его просьба почему-то показалась мне предательством. Он меня ненавидел. Почему он вообще подпустил меня к своим детям? Он что-то знал о моей жизни во Флориде. Он знал достаточно, чтобы понимать, что мне нельзя доверять. Но теперь он меня ненавидел. Иначе и быть не могло, ведь из-за меня пострадала одна из его девочек. Он не мог иначе относиться ко мне.
– Я надеялась, что ты обрадуешься, – продолжала Мэри Эбботт. – Когда я сюда шла, я думала, что ты будешь счастлива. – Она заговорщически склонилась надо мной. Ее дыхание было сухим и горячим. – Потому что он не сердится.
– Оставь меня в покое.
Я постаралась произнести это холодным как лед голосом.
Мэри Эбботт попятилась, но прежде наклонилась ко мне так быстро, что я не успела заслониться рукой, и впилась в мои губы своими.
Я провалилась в сон без сновидений. Мне было жарко, и все мое тело чесалось. Я десятки раз просыпалась. Мне было страшно. Меня необъяснимым образом пугали высокие двухъярусные кровати и девочки в белом на них. Окружающее представлялось мне незнакомым. Потом я заставила себя успокоиться. Иногда стоит большого труда сохранять рассудок, убеждая себя в том, что весь огромный мир не настроен против тебя. Я говорю, что заставила себя успокоиться, но на самом деле мой мозг сжалился надо мной и решил не срываться с петель, как он это сделал в дни, предшествовавшие моему приезду в Йонахлосси, когда я плакала, пока мои глаза не превратились в уродливые мешки в моем черепе.
– Теа.
Я испуганно села в постели.
– Все хорошо, все хорошо, – успокоила меня Сисси. – Ты в полном порядке.
– Мне жарко.
– Ты горишь? – она тыльной стороной кисти потрогала мой лоб. – Нет. Ты говорила во сне.
– Что я сказала?
– Ничего. Что-то невнятное. Ты хорошо себя чувствуешь?
Я кивнула.
– Ты что-нибудь слышала о Декке? – спросила я.
Она покачала головой.
– Я сегодня вечером молилась. Я уже так давно не молилась… – Она замолчала. – Что случилось? Говорят, что Рэчел попыталась убить Декку, что она сошла с ума.
– Сова, – прошептала я.
– Сова? – повторила она. Поскольку я молчала, она продолжила: – Приехал врач. Мистер Холмс, наверное, не находит себе места.
– Мистер Холмс совсем один, – пробормотала я. Эва пошевелилась на кровати над нами. – Я совсем забыла, – прошептала я, прикрыв рот ладонью. От моих пальцев пахло сбруей.