– Теа, я должна идти. Приехал Бун.
– Пожалуйста, не уходи! – взмолилась я.
– О Теа, – прошептала она. – Я должна. Но я вернусь.
Она встала. Ее волосы прикрывал воротник пальто, перчатки торчали из карманов, как руки. Я ощутила неприятный приступ ревности: мне так хотелось быть Сисси, которая идет на свидание с влюбленным в нее мальчиком!
Сисси выждала пару секунд, а затем нетерпеливо показала на свою кровать.
– А! – шепнула я и перебралась в ее постель.
Мне было немного обидно – на меня сегодня свалилось столько всего, и все же мальчик был важнее.
После того как она ушла, я встала, надела пальто и вышла из домика. Потом, испугавшись, что я разбудила Мэри Эбботт, заглянула в домик через окно. Мэри Эбботт безмятежно спала. Голова и рука Эвы безжизненно свисали с края кровати. Я не видела Гейтс, но знала, что она спит, как всегда, свернувшись калачиком.
Моим спящим соседкам и в голову не приходило чего-нибудь бояться в Йонахлосси. Все девочки отлично понимали, что опасность таится внутри семьи и причина ее – либо любовница отца, либо сложные взаимоотношения матери и свекрови, либо попытавшаяся покончить с собой кузина. Но без семьи любая из нас была просто пустым местом.
Если что-нибудь случится с Деккой, младшей из сестер и любимицей семьи Холмсов, это будет означать, что Рэчел сломала жизнь не только этой одаренной девчушки, но и свою собственную.
Я с удивлением отметила, что сразу за Площадью, возле Мастерса, горит фонарь. Он не освещал Площадь, но был заметен с нее на тот случай, если что-то произойдет и кому-то из девочек понадобится помощь.
Я зашагала на свет, с трудом вытягивая ботинки из грязи, с каждым шагом издавая отвратительный чавкающий звук. Не считая этого, вокруг царила мертвая тишина. Во Флориде никогда не бывало так тихо – всегда что-то шуршало, попискивало или подвывало.
Было холодно, воздух был неподвижен, небо – темным, но надо понимать, насколько темным. Звезд почти не было. Газовые фонари по краям Площади всегда, даже днем, горели ровным светом, но перед таким мраком их свет был бессилен. Поэтому мне казалось, что маленький огонек в окне Холмсов что-то означает. Этот огонек пробудил во мне что-то неподдающееся осмыслению, и мне захотелось на него пойти. Я хотела оказаться в том доме. Это желание было таким острым, что я не могла дышать.
Я бросилась бежать, неуклюже шлепая по грязи. Но в двадцати футах от Мастерса я остановилась. Я была вне себя и понимала, что могу наделать глупостей. Но я также знала, что должна с ним поговорить.
Я наклонилась, и меня вырвало в грязь. У меня кружилась голова, и я уже не понимала, где я и что со мной. Сразу за Мастерсом начинался лес, который покрывал и склоны гор. Я могла бы исчезнуть в этом лесу. Кто огорчился бы, если бы я это сделала? И как скоро мое отсутствие стало бы для кого-то облегчением? Я уже практически не жила жизнью своей семьи. Я проявила беспечность, позволив желанию заслонить все остальное. Закрыв глаза, я попыталась остановить бешено вращающийся вокруг меня мир. Если Декка неизлечимо больна, я исчезну в этом лесу. Если мистер Холмс меня возненавидел, если я разрушила еще одну семью, я покину это место.
«Я думала, мы знаем друг друга, – сказала мама в тот еще более ужасный день, когда я вошла в спальню родителей. Она лежала на застеленной кровати, и желтый свет заходящего солнца озарял ее лицо. Ее голова была откинута на подушки под странным углом. – Ты не та девочка, какой я тебя считала».
Кто же я в таком случае? Когда ко мне прижимался Джорджи, я теряла голову. Я вела себя с ним безрассудно, и даже если бы обе мои покойные бабушки подслушивали у двери, мне было бы на это наплевать – столько наслаждения доставляло мне ощущение прижимающегося ко мне юношеского тела, его тискающих меня настойчивых рук, легкое скольжение его прыткого языка и едва заметное давление пениса, упиравшегося в ткань брюк.
– Довольно! – произнесла я, вздрогнув от звука собственного голоса.
Это был мой испытанный прием, и я часто пускала его в ход.
И поскольку мне было свойственно вести себя безрассудно, я быстро преодолела расстояние, отделявшее меня от входной двери дома Холмсов, обратив внимание на то, что миссис Холмс или кто-то из девочек заботливо прикрыл старыми простынями горшки с розмарином по обе стороны двери и аккуратно обвязал их тесемками. Как я и ожидала, дверь была незаперта. Я медленно ее отворила и скользнула внутрь, в теплый густой мрак прихожей. Ведущая наверх лестница была безупречно чистой, на стенах висели семейные фотографии в отполированных до блеска серебряных рамках. Портреты меня удивили: для меня Холмсы были семьей без прошлого, хотя я и понимала, что прошлое есть у всех, и я даже знала некоторые подробности их прошлого – моя мама и Бостон.
Свет падал откуда-то сверху.
Я вдруг поняла, что уже много месяцев не поднималась по лестнице жилого дома. Я забыла, какими скрипучими бывают эти ступеньки. К тому же я все еще была в ботинках. В глубине души я надеялась, что ступеньки заблаговременно известят хозяев о моем появлении. Дойдя до верхней площадки, я стряхнула с плеч пальто.
Сосновый пол в конце коридора был залит ярким светом.
Я прошла мимо закрытых дверей, за которыми, наверное, спали Декка и ее сестры.
Первым делом я заметила его книги. Их было так много, что комната напоминала библиотеку, в которую я однажды заходила в Гейнсвилле вместе с Джорджи и Сэмом. Сегодня все, что я видела, напоминало мне об этих мальчиках.
Мистер Холмс стоял перед окном у письменного стола и читал газету. Он перевернул страницу, и я увидела какую-то зернистую фотографию, хотя и не смогла разглядеть, что на ней изображено. По моему мнению, место для письменного стола было выбрано неудачно: мистер Холмс не видел входящих в комнату, а все его вещи, книги, письма и фотографии выгорали на солнце. Но я понимала, почему стол стоит именно там: глядя в окно, мистер Холмс видел все, что происходит внизу, девочек, идущих через Площадь, а вдали – горы. Неизменные горы. Я коснулась дверного косяка.
– Кто…
Он обернулся и удивленно уставился на меня. Он был полностью одет – белая выходная рубашка и брюки из ткани в елочку. На ногах у него были украшенные монограммой шлепанцы.
– Теа, ты не должна была сюда приходить, – сказал он.
Он положил газету на стол, и я отметила, что этот мужчина сильно отличается от моего отца и дяди Джорджа. Да, собственно, и от Сэма с Джорджи тоже. Он совершенно меня не знал, в этом и заключалось основное отличие между ними.
– Как Декка? – спросила я.
Мистер Холмс наклонил голову, будто пытаясь как следует разглядеть меня. Я опустила голову. На меня очень давно никто так пристально не смотрел.
– Теа, ты беспокоилась? Прости. Я должен был тебе сообщить. Декка сломала ключицу. Еще одна травма – порез на руке – незначительная. Доктор очень обрадовался тому, что она не ударилась головой.