Он вернул меня Дэвиду, и я танцевала с ним, пока не подошло время прощаться. Оркестр заиграл медленную мелодию, что-то очень грустное, и Дэвид говорил мне, как сильно я ему нравлюсь, а я поверх его плеча смотрела на другие пары.

Бун зажал Сисси в углу, и я удивилась их беспечности. Должно быть, Сисси была более пьяна, чем я думала, раз послала к черту все приличия. А может, это было вполне в духе Йонахлосси – посылать к черту все приличия.

Я почувствовала взгляд мистера Холмса еще прежде, чем обернулась и увидела его. В зале оставался только один угол, куда я еще не смотрела, и он мог быть только там. Как только наши глаза встретились, он повернулся и вышел из зала. Я была уязвлена. Оркестр продолжал играть, но я что-то пробормотала Дэвиду о необходимости забрать свои вещи.

Он продолжал удерживать меня за кончики пальцев, и я вырвала руку резче, чем хотела. Его лицо окаменело.

– Ты кокетка, – громко произнес он, и я поняла, что он пьян и зол.

Я хотела было извиниться, но мои губы произнесли нечто совершенно противоположное.

– А ты просто глупый мальчик, – сказала я, и лицо Дэвида сморщилось.

Он стал и в самом деле похож на глупого мальчика, но беспокоиться о нем мне было некогда. Я заспешила к выходу, осознав, что у меня нет никаких вещей. Ничто не удерживало меня в зале, не позволяя выйти наружу, туда, где меня наверняка ожидал мистер Холмс. Или, и того хуже, не ожидал. Зал выглядел жалко. Стол с угощениями был завален грязными тарелками и бокалами, на подставке стояли развалившиеся остатки торта. Доуси наводила порядок, покачиваясь в такт грустной мелодии.

– До свидания, Доуси, – сказала я, потому что мне больше нечего было сказать.

Я была не в духе, чувствовала себя ужасно.

Доуси улыбнулась, подняла руку, прощаясь, и грустно посмотрела на меня.

Я стала торопливо спускаться по лестнице. Я бы так и ушла, но мистер Холмс окликнул меня по имени. Тогда я поняла, что миссис Холмс уже покинула вечеринку. Он увлек меня в тень, за пределы светового круга, отбрасываемого на землю газовым фонарем.

– Что тебе нужно?

Он отшатнулся, но тут же сделал над собой усилие и взял себя в руки. У него был такой вид, как будто он собирался произнести речь.

– Хорошо провела время?

Передо мной стоял публичный Генри Холмс. Не тот, которого я любила. Его галстук был аккуратно завязан, волосы гладко зачесаны назад. Я заметила, что они подстрижены, и из всего, что произошло в этот день, это показалось мне самым ужасным. Я смотрела на ровную линию его волос и наверняка знала, кто их подстриг, а также то, что пройдут месяцы, прежде чем непослушные пряди снова упадут ему на глаза.

– А ты как думаешь?

Он покачал головой.

– Нет.

Он замолчал, а потом оперся рукой о деревянную стену позади себя, так что теперь его поза была какой-то скособоченной. Я хотела его, но знала, что он уже никогда не будет моим.

Он попытался что-то сказать, но я его остановила.

– Тут не о чем говорить, – произнесла я. – Не о чем.

Он улыбнулся.

– Есть о чем, Теа. Я мог бы очень многое тебе сказать.

– Тогда давай просто не будем ни о чем говорить. – Я посмотрела на свои руки, все еще красные после сегодняшнего выступления. Мне стоило надеть перчатки, но в них я плохо чувствовала удила. – Я уезжаю, – сказала я. – Мне пора.

– Ты не…

– Нет, – ответила я, и в этот момент из Замка вышла мисс Брукс.

Разумеется, она тут же нас увидела. Мистер Холмс ей помахал, а она с любопытством посмотрела в нашу сторону. Я спросила себя, знают ли о нас уже все без исключения или эта мысль не могла даже прийти в голову такому милому человеку, как мисс Брукс.

Когда она скрылась в темноте, я снова обернулась к мистеру Холмсу.

– Ты был прав, – сказала я. – Я полюбила это место. Я его действительно люблю. Здесь так красиво!

– Тогда останься, Теа. Позволь ему и дальше быть красивым для тебя. Не наказывай себя отъездом.

– Я не наказываю себя. Думаю, что я уже достаточно наказана. Меня отправили в Йонахлосси в виде наказания, но все сложилось иначе, правда? Я приехала сюда, оказавшись в очень скверной ситуации, но теперь я уезжаю, и у меня все просто чудесно.

– Это правда?

– Да, – сказала я, и мне отчаянно захотелось коснуться его, но я знала, что не имею на это права. Вместо этого я просто повторила свой ответ и попыталась произнести это убедительно, чтобы он запомнил, что помог мне: – Да.

– Куда ты поедешь?

– Домой, – произнесла я. – Домой.

Глава двадцать первая

Когда я вернулась с вечеринки, девчонки в доме Августы находились на разных стадиях подготовки ко сну. Сисси не было. По крайней мере сегодня она была бесстрашна. Я скользнула под одеяло, не снимая одолженного у нее платья. Мэри Эбботт на меня как-то странно посмотрела, но больше никто ничего не заметил.

– Повеселилась?

Я кивнула. Мои глаза были закрыты, но, судя по звуку, Эва свесилась с верхней кровати.

– А ты?

– Да… – Она замолчала. Я думала, что это все, что она хотела сказать, но она продолжила: – К сожалению, когда мы разъедемся, у нас больше не будет танцев.

– Тебе в твоей жизни предстоит огромное количество танцев.

– Но они будут не такими, как здесь, – возразила она.

«К худу ли, к добру ли», – подумала я.

– Нет. Ты такая мечтательная, Эва! Всегда о чем-то мечтаешь. – Это было не совсем то, что я хотела сказать, но мне было трудно передать словами свои чувства. – Ты всегда будешь такой.

– Какой? – спросила Мэри Эбботт.

– Юной и красивой, – ответила я, и Эва засмеялась. Ей было приятно это услышать. – Юной и идеальной.

Когда дыхание девчонок выровнялось, я перебралась в постель Сисси и лежала там около часа. Разумеется, все и так были в курсе. Должно быть, я уснула, потому что, открыв глаза, вздрогнула, испуганная темнотой. В следующую секунду я с облегчением вздохнула. Я тяжело прошлепала через комнату, налила себе полный стакан воды, выпила его и налила еще один.

Перед тем как выключили свет, Мэри Эбботт спросила, где Сисси и не следует ли нам уведомить воспитательницу. Эва рассмеялась и сказала Мэри Эбботт, чтобы та не волновалась. Зачем нужны были все наши предосторожности? Меня охватил гнев. Даже я вела себя не так беспечно, как Сисси. Она рисковала без всякой необходимости.

На следующее утро я пришла в Замок, когда уже заканчивали молиться. Собравшиеся разойтись по классам девочки при виде меня расступались, как будто они были стадом лошадей, а я змеей. Кэтрин Хейз шепталась с одной из девочек из Атланты. Когда я проходила мимо, Кэтрин приподняла брови, как это умела делать только она. Но Леона, которая в одиночестве стояла на краю этой толпы, проводила меня совершенно бесстрастным взором. И было в ее позе что-то такое, что внушило мне надежду: возможно, у меня просто разыгралось воображение?