– Что ты читаешь? – спросила я.
– Я читаю статью о людях с противоестественными желаниями.
– Прости.
Мое лицо опухло от слез. Мне казалось, что под мои веки забился песок.
– Я должен был вам помешать.
Он был глубоко несчастен. Его глаза распухли и покраснели, а глазные яблоки покрылись красной сеточкой лопнувших сосудов, чего я раньше никогда не видела. Вокруг его левого глаза темнел кровоподтек.
– Ты не смог бы этого сделать, – тихо сказала я. – Это была не твоя история, и не ты должен был с ней покончить.
– Они хотят тебя куда-то отправить.
Я онемела от изумления.
– Кто?
– Как это – кто? Мама и папа.
– Куда?
Я подумала о брате матери, который жил в Южной Флориде. Это было единственное место, куда меня могли отправить.
– В какое-то место, о котором я никогда не слышал. У этого места индейское название.
– Сэм, я не поеду! – воскликнула я. Мой голос сорвался на крик. Я даже не подумала о том, откуда ему это известно. Должно быть, он подслушал их разговор. – Не дай им меня прогнать!
– Почему, Теа? – спросил он. – Почему ты это сделала? – Он начал всхлипывать. – Тебя куда-то отошлют, а я останусь один. Ты об этом подумала? Подумала? Ты подумала о том, что ты уедешь, а я останусь совсем один?
Я бросилась к нему и почувствовала, что мой брат смягчился. Он пожалел меня, и это помогло мне пережить две недели, оставшиеся до отъезда в Йонахлосси. Неловкость, порожденная витающим по дому духом моего предательства, исчезала при воспоминании об этом моменте, когда брат обнял меня в ответ.
– Я должен был догадаться, – прошептал он мне в волосы.
Я его едва расслышала.
Я обхватила его лицо обеими ладонями. Его щеки были горячими и потными.
– Ты догадался, – сказала я.
Днем, накануне отъезда из Йонахлосси, я бродила по Замку. Я сбежала из лазарета, что оказалось совершенно нетрудно сделать – никто за мной не следил. По звону колокола я знала, что начался тихий час. Сэму уже наверняка известно, что я возвращаюсь домой. Мама ему, должно быть, сказала. Конечно же, он будет рад меня видеть. Сердцем, если не умом.
В одном из классов я оставила свою книгу. Но дело было не в книге. Я привязалась к этому месту, и перед отъездом во Флориду хотела еще хоть раз взглянуть на то, что увидела, когда приехала сюда почти год назад.
Я знала, чего мне следует ожидать. Я понимала, что Йонахлосси очень быстро станет совершенно чужим для меня местом.
В столовой не осталось и следа от хаоса, творившегося здесь сегодня утром. Я попыталась запомнить все до мельчайших деталей – стол, за которым я сотни раз ела, кафедру, на которой стоял мистер Холмс, рассказывая нам о Боге.
Я поднялась по лестнице на третий этаж, чтобы побродить там в последний раз. Помнила ли я, что миссис Холмс в это время будет в своем классе?
Она стояла у окна в странной позе, опершись лбом о стекло и прижав к стене раскрытую ладонь. Казалось, она пытается вырваться наружу. Я отлично знала этот вид: она была в горах, ее отделяло от них только оконное стекло. Я подумала, что она плачет.
А потом она обернулась, и я отпрянула, не сомневаясь, что меня заметили. Но она подошла к столу, за которым сидела Декка. Девочка усердно рисовала. Миссис Холмс улыбнулась и на что-то указала на листе бумаги. Декка кивнула. Я почувствовала, что наблюдаю за ними слишком долго. Декка всецело погрузилась в свое занятие. Она поглядывала в окно, и я догадалась, что она рисует горы. Миссис Холмс наблюдала за тем, как ее дочь рисует, и ее мимика беспрестанно менялась. Она выглядела очень довольной. Они обе были довольны.
Выйдя из Замка, я обошла Площадь за домиками, чтобы миссис Холмс меня не увидела, если вернется к окну.
Отец был у себя в кабинете. Я постучала, и он позволил мне войти своим привычным тихим, но уверенным голосом.
– Теа?
– Отец.
Он писал письмо. Теперь он постукивал себя по подбородку кончиком ручки и ждал.
– Как Джорджи? – вырвалось у меня, когда я поняла, что либо я спрошу об этом сразу, либо не спрошу вообще.
– Джорджи в больнице. Ты это знала?
Я покачала головой.
– Когда я в последний раз его видела, он дышал.
– Да. К сожалению, то, что человек дышит, не гарантирует того, что он не получил тяжелой травмы. Похоже, у него поврежден мозг. – Он помолчал. – Когда твоя мама рассказала мне, в чем ты созналась, я был уверен, что она что-то напутала. – Он говорил очень спокойно. – Она ошиблась?
Я отрицательно помотала головой.
– Я искренне сожалею. – Мне было очень странно слышать от отца такую сентиментальную фразу. – Искренне. Но твой брат тоже имеет к этому отношение. Травма Джорджи… – с этими словами он положил ручку и сложил перед собой пальцы обеих рук так, как будто обхватил дыню, – …следствие сильного удара по голове. Теа, ты меня понимаешь?
Я кивнула, хотя ничего не понимала.
– Либо твой брат ударил Джорджи, либо тот упал сам. И в том и в другом случае результат был бы одинаков. Но между первым и вторым существует огромная разница, и я уверен, что тебе это известно.
Я молчала.
– Есть основания предполагать, что Джорджи упал на большой тупой предмет. Я сказал в больнице, что это был камень. Они передали эту информацию полиции. То есть они сказали, что твой кузен упал и ударился головой о камень.
– Я понимаю, – произнесла я, потому что он, казалось, ожидал от меня каких-то слов. – Я понимаю.
– Когда я нашел твоего брата, он меня не узнавал. Он несколько часов просидел под деревом. Он обмочился. Его воспоминания о том, что произошло, можно в лучшем случае считать неполными.
Он посмотрел на меня так, как будто удивился, обнаружив меня перед собой.
– Я просто хотела узнать о Джорджи, – прошептала я.
Его имя казалось грязным у меня во рту.
– Что ж, теперь ты знаешь. Ему плохо.
– Но он выздоровеет?
Мне тут же стало ясно, что мне не следовало задавать этот вопрос.
Отец едва заметно пожал плечами.
– С Божьей помощью. – Я сделала шаг к двери, но отец снова заговорил: – Теа, ты видела, как это произошло? Ты можешь мне сказать, что случилось? Ты можешь быть со мной честной?
На лице отца отразилась такая боль! Он страдал. Верхняя пуговица на его рубашке была расстегнута. Я впервые видела ее расстегнутой.
– Это был камень, – сказала я. – Камень, а не Сэм.
Это было так легко – позволить папе верить в то, во что он так отчаянно хотел поверить. Это было наименьшим из того, что я могла для него сделать.