– Спасибо, – прошептала Марипоса растроганно. Она действительно была очень благодарна семье Маноло за все. А плохо скрываемую неприязнь невестки она просто проглотила и запила ее же вкуснейшим кофе. Ей не терпелось побыстрее заняться работой. Она быстро сполоснула свою чашку и заторопилась в путь.
Небо было сплошь затянуто жемчужно-серыми облаками. В холодном воздухе витала сырость. Марипоса набросила на плечи тяжелую шаль и пошла прямиком через двор. Хотя дом брата был в самом центре города, двор, примыкающий к нему, удивлял просторностью. Над всеми постройками возвышалось огромное дерево авокадо. Были и еще какие-то фруктовые деревья, разбросанные по периметру, но Марипоса затруднилась определить по их внешнему виду, что за плоды произрастают на них. В дальнем углу двора теснилось несколько ветхих построек, срочно нуждающихся в ремонте. Одна явно похожа на курятник. И в подтверждение ее догадки куры, заслышав шаги, мигом высыпали во двор и принялись отчаянно разгребать землю лапами, требуя корм. Марипоса хорошо знала повадки кур. Эта голодная братия не даст ей выйти со двора просто так. Она нашла банку с кормом и сыпанула пару горстей зерна, чтобы отвлечь их внимание.
Тележка дожидалась ее там, где и сказала ей Эстела, – в сарае под навесом. Сарай тоже скособочило от времени, но внутри было сухо. Маноло аккуратно сложил в тележку все, что нужно для сооружения алтаря. Марипоса мысленно поблагодарила брата. Конечно, работы еще непочатый край, тем более что надо успеть к вечеру, но она справится и одна, без помощников. Во всяком случае, она постарается. Ведь это то немногое, что она может сделать, чтобы уважить память своей матери.
В этот ранний утренний час городок еще спал. На тускло освещенных улицах царила тишина. Тележка гулко стучала по булыжникам мостовой, нарушая сонную идиллию. Но Марипоса продолжала упорно толкать тележку вперед. Яркими огнями полыхала вдали городская мельница. Оттуда доносился ровный гул безостановочно работающих жерновов. Что ж, мельница не прекращает молоть зерно ни днем ни ночью. Несколько женщин медленно брели по направлению к мельнице. Наверное, за свежей кукурузной мукой для утренних лепешек. При виде Марипосы они приветливо заулыбались и помахали ей. Где-то неподалеку раскудахтались куры. Марипоса вспомнила своих деревенских родственников, живущих на ферме за городом. Наверняка уже все в работе. Женщины выпекают лепешки к завтраку, детвора перед школой помогает родителям с домашней работой. Внезапно она почувствовала необыкновенный прилив любви и нежности ко всем этим людям. Ведь это же все ее семья – дядья, тетки, двоюродные братья и сестры. Хорошие, порядочные люди, которые тоже любят ее. Как важно постоянно помнить, что у тебя есть такая большая и дружная семья. Где еще черпать силы и желание жить, как не в родных местах среди близких людей?
Она медленно брела по городку, и со всех сторон ее обступали картины прошлого. Вот здесь она играла еще ребенком, а вот здесь родились ее мама и ее бабушка. Сколько раз она ходила вместе с мамой по этой улочке, крепко уцепившись за ее руку! Разве могла она, хорошенькая приветливая девочка, подумать тогда о том, что наступит день и она вырвет свою руку из материнской руки и убежит далеко-далеко? Разве можно было тогда предвидеть, как ужасна будет ее дальнейшая жизнь, какой обездоленной и бесправной станет она? Но все эти долгие месяцы, пока длилось ее возвращение к нормальной жизни, Марипоса верила, что в конце всех испытаний и мук, если у нее только хватит сил претерпеть их до конца, она все же получит прощение. О, как же она мечтала снова взять мать за руку, услышать ее мягкий голос, снова ощутить, что ее по-прежнему любят. Только эта мечта и позволяла ей заполнить ту страшную пустоту, которая образовалась в ее душе после стольких беспутных лет. И вот все кончено. Некому больше прощать ее. И никогда больше она не услышит от мамы ласковые слова.
Отчаяние захлестнуло ее с новой силой, и она остановилась. Утрата отозвалась такой острой болью, словно она только что узнала о ней. Сэм как-то сказал ей, что все воспоминания накапливаются в нашем организме. Не стоит будить плохие, говорил он, это очень опасно. Ведь они могут помешать начать новую жизнь. Марипоса снова взялась за деревянные ручки и медленно повезла тележку вперед. Шаг, еще один шаг, еще один… Она тащила тележку по булыжной мостовой из последних сил, руки ее онемели от напряжения, но она продолжала упорно, шаг за шагом, карабкаться вверх по горе.
Церковь стояла в самом конце улицы, а прямо за ней виднелось и кладбище. Она свернула на обочину, пропуская мимо грузовичок. В кабине сидели двое мужчин в джинсовых куртках с какими-то сельскохозяйственными орудиями в руках. На заднем сиденье вольготно устроился огромный пес, шелудивый и грязный. Заметив Марипосу, мужчины подняли руки в приветствии. Она тоже им помахала.
Вчера Маноло ей рассказал, что Мария позвонила ему сразу же, как только узнала о том, что умерла Эсперанса. Он плакал, рассказывая ей, как все они горевали, оплакивая Эсперансу. Смерть матери всегда приходит внезапно, и неважно, сколько тебе лет или когда ты виделся, когда разговаривал с ней в последний раз.
Маноло и Эстела уже соорудили дома алтарь в честь умершей. Марипоса и не сомневалась, что они так и сделают, а потому перед отъездом из Сан-Антонио позвонила брату и попросила у него разрешения установить еще один – на кладбище, среди могил близких. И чтобы установила его она сама. Вначале Маноло был категорически против. В таком деле должны участвовать все члены семьи, сказал он. Но Марипоса, давясь слезами, стала ему объяснять, что для нее это очень важно, она хочет любыми способами, если такое возможно, искупить свою вину перед матерью – за долгие годы, пока Эсперанса страдала, ничего не зная о судьбе дочери, за всю причиненную ее сердцу боль. Маноло сдался.
В глубине души Марипоса осознавала, что ее алтарь будет всего лишь символом ее собственного отчаяния и угрызений совести, попыткой горестного покаяния… Она и мечтать не смела получить таким образом прощение за все содеянное. Не настолько она наивна! Но просто ничего другого она не могла. Какие еще дары может она возложить в знак памяти на могилу матери?
На кладбище было пусто. Она подкатила тележку к месту семейного захоронения Самора и сразу же увидела свежую могилу, приготовленную для Эсперансы. Маноло не пожалел денег и установил высокий каменный крест у ее изголовья. Черная земля, откинутая сбоку, еще не успела заветриться. Все готово, чтобы принять прах ее матери.
Вид открытой могилы потряс Марипосу. Впервые реальность смерти матери предстала пред ней во всей ее страшной и неотвратимой сути. Она опасливо заглянула в яму, и на какое-то мгновение ей померещилось, что еще миг – и эти глубины увлекут ее за собой, поглотят… Она опустилась на колени и зарыла руки в холодную землю…
Самка бабочки-данаиды откладывает в течение своей жизни более пятисот яиц. Но уцелеет из них только один процент: из пятисот яиц на свет может появиться всего лишь пять взрослых бабочек.
Утром в День поминовения Луз проснулась, все еще разомлевшая от того внимания, каким родственники окружили ее накануне. Она полежала в постели, представляя себе лица тех, с кем вчера познакомилась, перебирая встречи и разговоры, подробности вечера. Все было для нее как в калейдоскопе, она едва успевала на все реагировать и очень старалась никого не обидеть недостатком внимания. Далось ей это с невероятным трудом – особенно если учесть ее хилое знание испанского языка и дни, проведенные на колесах со всеми их перипетиями.