Понятно, что с помощью такой «интерпретации» не трудно найти в Писании все, что вздумается. Каббалисты к этому и стремятся.
Но этого мало. Независимо от символической, есть еще реальная Каббала, в свою очередь распадающаяся на теоретическую и практическую. Увы, объяснение увлекло бы нас слишком далеко…
В общем же своем синтезе все поименованные виды иудейской Каббалы распадаются на две ветви.
Первая, которую назвали историей Бытия (Маассех берешит) представляет символическое истолкование мироздания или теорию природы. Вторая под титулом «История небесной колесницы» (Маассех меркабад), где идет речь о видении Иезекиля, образует систему теологии и метафизики, коими необходимое развитие божественных атрибутов (сефиротов) рассматривается как источник всего существующего. Сообразно с этим образовались на пути веков два древнейших монумента Каббалы: «Сефер Йесирах» и «Зогар», причем Зогару, конечно, отдается первенство.
V. Если полуостров Флориду в С. Америке называют «общим собранием аллигаторов, гремучих змей и желтых лихорадок», то и вредный для здоровья климат Месопотамии с ее болотными миазмами, ядовитыми насекомыми и чуть ли не целыми гнездами змей наряду с располагающей к неге мягкостью солнечных лучей как бы нарочито представлял исполненное галлюцинаций место свиданий целому сонмищу духов, злых и добрых. Что же касается собственно демонологии, то в переводе на современный язык она является бредом первобытного невежества о бактериях и микробах, либо сводится к эротическому психозу как результату поклонения воспроизводящим силам природы. Ведь начала активное и пассивное – «фаллус» и «ктеис», почитались на Востоке, прежде всего в качестве отражений солнца и земли…
Сатана, которого древние халдеи называли Мелек-эль-Кут и признавали могущественным божеством, стремился, что ему и подобало, к торжеству зла, для чего повелевал целыми армиями низших демонов, чертей и чертовок, равно как особых еще дьяволов – гермафродитов, каковы, например, Алан, Ниргаль, Улук, Лабарту, Лабассу и т. д. В параллели с этим мы наблюдаем, как фундаментальный принцип и глубочайшее таинство азиатских мистерий, обоготворение природы, единовременно объемлющей и силу творчества и все сотворенное, верховное, оплодотворяющее ими среду, иначе говоря, двуполое. В разных частях Вавилонии и под различными именами – Ану, Бел, Син, Мардук, Камос, Мелькольм, Мелькарт оно рассматривалось кушитскими, а затем и семитическими племенами, в свою очередь, как гермафродит. Раздваиваясь, оно превращалось в пары: Ану и Анат, Бел и Белит (Белитис, Миллита), Адон-Адоним и Баалет. То же самое замечается и в Ханаане, у евреев и финикиян: Баал либо Меродах или Молох и нераздельная с ним Ашера либо Асторот; Таммуз и Истар, Беэль-Фегор и Нану. Таковы же, логически, наряду с двуполыми богами и гермафродиты-богини: Реа-Киббела, Истар-Астрата, Таанит-Артемиза, Венера-Урания, равно как Добрая Богиня Сирии (Bona Dea Syriae или просто – Bona Dea римских писателей). Коснувшись вопроса, нельзя не упомянуть далее о двуполых же божествах не только в Египте (Изис-Озирис), а и у греков и римлян (бородатая, иной раз, черная и вооруженная Венера), с другой же стороны, трудно умолчать о фигуративных изображениях того же рода в древней Индии. Так, Кама-Сутра (в переводе Лямересса) говорит прямо: «Лингам-Йени – нечто в роде амулета, представляющего собой verenda utriusque sexus in actu copulationis»…
Условия и причины возникновения таких божеств до некоторой степени определяются как непостижимостью происхождения полов, а стало быть, не одного человеческого рода, но и всего живого, так, отчасти же, местными обстоятельствами, которые указаны сейчас, так, наконец, и тем, что о Каббале уже приведено выше (стр. 45–53). С другой стороны, здесь нелишне припомнить, что египетская культура происходит от вавилоно-ассирийской, а эта последняя никогда, по-видимому, не прерывала связей с древнейшим, доарийским населением Индостана. Логическим же развитием идеи о божестве двуполом должна была стать ритуальная проституция, что мы и видим в действительности, на всем Востоке Азии и даже в древнем Египте, где эротический культ Изиды переходил, пожалуй все границы бесстыдства. Но зато именно в Египте не было человеческих жертвоприношений, как об этом положительно свидетельствует Геродот уже за пять столетий до нашей эры, поясняя, что когда, например, Менелай, высадившись близ устьев Нила, вздумал было принести в жертву дух туземных мальчиков, то негодование египтян обратило его в бегство. [61]
Тем более ужасающим представляется культ ритуальной проституции в связи в гекатомбами людей, нередко детей, сжигаемых заживо в чреве Молоха либо ему подобных богов и богинь в Вавилоно-Ассирии, у финикиян и карфагенян (см. чудовищно-художественные картины, данные Флобером в Саламбо), а в особенности у евреев, изобличаемых бесчисленными указаниями Библии и доходивших до ритуальной антропофагии (Ливит., XXVI, 29; Втор. XXVIII, 53; кн. Прем. Сол. XII, 4–6 и мн. др.). А дабы составить себе ясное понятие о ритуальных убийствах именно среди евреев, достаточно почитать хотя бы только историю: Иефая, «Жертвоприношения моавского короля Месы (Мешы) и царя иудейского Ахава», равно как «Деяния Иезабели и Соломона», в связи с 28 и 29 стихами XXVII главы книги Левит и ст. 18 гл. XXIII Второзакония. Конкурировать с евреями на этом пути могли разве одни карфагеняне.
Сверх того, нельзя не отвергнуть ламентаций сынов Иуды, будто их развратили другие языческие народы, а в частности – население Ханаана, когда их же собственный пророк Амос (V, 25 и 26) удостоверяет, вне сомнений, что уже в Синайской пустыне на протяжении сорока лет «Дом Израилев» не переставал носить именно скинию Молохову… Вообще же говоря, массовые ритуальные убийства у евреев в древности, а мы не знаем ни того, когда они прекратились, ни даже того, были ли прекращаемы когда-либо, наряду с возникновением всегда и повсюду, даже в новейшие времена, обвинений в ритуальных убийствах, совершаемых евреями, причем сыны Иуды оказывались оправданными, но других виновных нигде обнаруживаемо не было, приводят к заключению, что, почтив память усопших, надо внимательно подумать об иудейских Каббале и магии, для которых, увы, человеческая кровь необходима!..
VI. Наиболее же закоренелое из заблуждений человеческого разума – астрология приобрела еще более прежнего широкий полет, вследствие того соприкосновения, которое победами Александра Македонского было создано между халдеями и странами Запада. Учения Месопотамии встретили поддержку в стоической философии, которая, отправляясь от субстанционального тождества Бога и природы, пришла из этого принципа к выводу, что звезды в высшей степени божественны, а затем усматривала первооснову Божьего управления миром в непоколебимости движения тел небесных. Небо с его звездами, а в особенности с планетами, представлялось книгой, откуда посвященные могли узнавать с точностью предначертания судьбы людей. Мудрость же халдеев, которые лучше других умели читать по этим божественным литерам, тем не менее, способна была подвергаться сомнению, что, как они утверждали, труды на этом поприще, совершаются ими уже в течение четырехсот семидесяти трех тысяч лет.