* * *
Капитан мог бы стать моим напарником, еще одним привидением, на борту «Bahia dе Darwin». Похитители спасательных шлюпок даже не подозревали, что на борту разграбленного судна оставалась живая душа.
В полном одиночестве – не считая моего незримого присутствия – капитан принялся за коньяк. Какая ему была теперь разница? Буксир, таща за собой покорные шлюпки, исчез в верховьях дельты. «Сан Матео» же, сверкающий, точно рождественская елка, с вращающимся на мостике локатором, исчез в направлении открытого моря.
Так что капитан волен был теперь кричать все что угодно с мостика своего корабля, не привлекая нежелательного внимания. Ухватившись за штурвал, он прокричал в сумерках звездного вечера: «Человек за бортом!» Он имел в виду себя.
Не ожидая какого-либо эффекта, он нажал на кнопку запуска двигателя. Из недр корабля донесся приглушенный, низкий гул мощного дизеля, находящегося в прекрасном рабочем состоянии. Капитан нажал вторую кнопку, даровав тем самым жизнь близнецу первого двигателя. Эти два верных, бессловесных раба появились на свет в Коламбусе, штат Индиана, – неподалеку от Индианского университета, где Мэри Хепберн была присвоена степень магистра зоологии.
Мир тесен.
* * *
То, что дизели еще работают, служило в глазах капитана лишним основанием, чтобы упиться коньяком до дикого и скотского состояния. Он выключил двигатели – и поступил как нельзя лучше.
Оставь он их работать на достаточно долгий срок, чтобы те разогрелись, – и подобная температурная аномалия могла бы привлечь внимание электронных датчиков парящего в стратосфере перуанского истребителя-бомбардировщика. Во Вьетнаме у нас были столь чувствительные тепловые приборы ночного видения, что с их помощью можно было в полной тьме различать присутствие людей или других крупных млекопитающих – ибо тела их были немного теплее всего окружающего.
Однажды я засек вместо неприятеля водяного буйвола и обрушил на него шквал огня. Но, как правило, там все же оказывались люди, стремившиеся потихоньку подобраться к нам и, буде представится возможность, убить. Ну и жизнь была! Я бы мечтал бросить, к черту, оружие и заняться вместо этого рыбной ловлей.
* * *
Те же самые мысли проносились теперь в голове капитана, стоявшего на мостике: «Ну и жизнь!..» и так далее. На самом деле все обстояло невероятно смешно – если бы только он ощущал хоть малейшую способность смеяться. Он думал о том, что жизнь, похоже, в звесила его, сочла ни к чему не пригодным и вот теперь решила его выбросить. Если бы он только мог знать!..
Он направился к солярию, который располагался на палубе в кормовой части, за капитанским мостиком и каютами офицеров, – ступая босыми ногами по голому железу. Теперь, когда ковровое покрытие с палубы было содрано, отчетливо, даже при свете звезд, стали видны углубления, предназначавшиеся для установки орудий. Я сам когда-то приварил четыре пластины к этой палубе – однако основная часть моей работы, при этом работы тончайшей, приходилась на внутренние помещения корабля.
Капитан поднял взгляд к звездам – и его большой мозг шепнул ему, что эта планета – лишь ничтожная пылинка в космосе, а он сам микроб на этой пылинке, и что с ним станется – абсолютно безразлично. Только одно и знали эти большие мозги с их склонностью к преувеличениям: разглагольствовать подобным образом. С какой целью? Сегодня вам не удастся поймать кого-либо на таких мыслях.
И тут он увидел, как ему показалось, падающую звезду – метеорит, загоревшийся в вышине на границе атмосферы, где подполковник Рейсе только что получил сообщение, что Перу официально объявила войну Эквадору. Это зрелище вновь заставило большой мозг капитана подивиться тому, как не подготовлены люди к падению метеоритов на поверхность Земли.
И только он успел это подумать, как со стороны аэропорта раздался оглушительный взрыв, ознаменовавший короткий медовый месяц ракеты и тарелки радара.
* * *
Гостиничный автобус, разрисованный снаружи синелапыми олушами, морскими игуанами, пингвинами, бескрылыми бакланами и тому подобным, в этот момент стоял припаркованный около больницы. Брат капитана, Зигфрид, намеревался попросить там помощи для Джеймса Уэйта, который потерял сознание. Сердечный приступ Уэйта вынудил его сделать эту остановку по пути в аэропорт и, несомненно, спас жизнь всем, кто находился в автобусе.
Лопнувший огромный пузырь ударной волны от взрыва оказался плотнее кирпичной кладки. Сидевшим в автобусе показалось, что сама больница взлетела на воздух. Оконные и лобовое стекла автобуса, выдавленные, посыпались внутрь, но благодаря их повышенной безопасности не разлетелись на мелкие осколки. Вместо этого Мэри, Хисако, Селена, *Казах, бедняга *Уэйт, девочки из племени канка-боно и братец капитана оказались засыпанными чем-то, напоминавшим белые пшеничные зерна.
То же самое должно было позже произойти на «Bahia de Darwin». После того, как иллюминаторы и стекла на судне повылетают, всюду под ногами будет рассеяно такое же белое зерно.
Больница, лишь мгновение тому назад светившаяся всеми огнями, теперь стояла погруженной во тьму – как и весь город, – и изнутри доносились крики о помощи. Мотор автобуса, слава Богу, еще работал, и его фары высвечивали узкий проход между перегородивших путь обломков. Поэтому *3игфрид, чью волю с каждой секундой все сильнее охватывал паралич, кое-как сумел вырулить и направить автобус прочь от этого места. Чем он и любой из сидевших в автобусе могли помочь уцелевшим внутри разрушенной больницы – если таковые вообще оставались?
Следуя логике лабиринта, образованного руинами, автобус продвигался от эпицентра взрыва, аэропорта, в направлении пристани. Дорога, ведущая через топи от городской черты к причалам в углубленной части дельты, была, по существу, почти не повреждена: слишком мало препятствий стояло там на пути ударной волны.
* * *
*Зигфрид фон Кляйст вел автобус в сторону пристани потому, что то был путь наименьшего сопротивления. Куда они направляются, мог видеть только он. Остальные все еще лежали, сбившись, на полу в проходе. Мэри Хепберн оттащила бесчувственного *Джеймса Уэйта от малюток из племени канка-боно – и теперь он лежал на спине, вытянувшись во весь рост, а голова его покоилась вместо подушки на коленях Мэри. Большие мозги в головках девочек отключились полностью ввиду отсутствия у них хотя бы малейшего представления, что же такое происходит вокруг. Хисако Хирогуши, Селена Макинтош и Казах были подобным же образом отключены от происходящего.
И все они поголовно оглохли, поскольку ударная волна повредила устройство их внутреннего уха – тончайшие из косточек, которые имелись в их телах. И полностью восстановить слух никому из них было не суждено. Первые поселенцы на Санта Росалии – за исключением капитана – все оказались глуховаты, так что добрая половина разговоров, на каком бы языке они ни беседовали, сводилась к «Что?», «Говори погромче!» – и так далее.
Это отклонение, к счастью, не передавалось по наследству.