– А у них самих спросить нельзя?
– Никто не слышал их голоса. Думаю, они вообще немые.
– Немые? С чего ты взял?
– А зачем им открывать рот при их способностях? Ты ведь почувствовал?
– Что почувствовал?
Герцог не ответил. Семинарист вспомнил неприятное ощущение, словно от ледяных щупалец, коснувшихся мозга. Его передернуло. Чтобы как-то отвлечься, он принялся оглядываться по сторонам. И наткнулся взглядом на старика, сидевшего за дальним столиком. Странный какой-то старик: сухой, как щепка, но с цепким взглядом, которым он впивался в маленькую группку чужаков. Седая борода была неряшливо то ли подстрижена, то ли подрублена и торчала короткими серыми клочьями. Старик теребил в руках железную кружку с каким-то пойлом, но не отхлебывал, как будто забыл, зачем пришел в это заведение.
«Чего он смотрит? – мелькнуло в голове парня. – Следит, что ли? Человек Мастера Гавани?» Он заставил себя перевести взгляд на Зигфрида. Тот молча доедал тарелку с зеленоватым месивом. Книжник поглядел в свою. Воткнул в еще теплую массу черную от времени ложку. С сомнением попробовал. Оказалось не так ужасно, как выглядело. То ли водоросли какие-то, то ли грибы, то ли какая-то каша из злаков. А может, все вместе, чуть сдобренное солью и ароматными приправами. Тут же отчаянно свело желудок, напоминая о голоде. Книжник принялся закидывать месиво в рот, умудряясь при этом продолжать разговор:
– Так где покупатель, Зиг? Ты сказал, что есть покупатель на нашу радиоактивную штуку.
– Должен подойти с минуты на минуту, – сообщил вест.
– А за жратву расплачиваться чем будем? – спросил Книжник.
– Штуку продадим – и расплатимся.
– А если в цене не сойдемся?
Зигфрид удивленно поглядел на него:
– Что-то я за тобой торговых замашек не замечал.
Книжник пожал плечами:
– Мало ли… Неизвестно ведь, сколько нам еще здесь торчать.
– Нисколько! – отрезал Зигфрид. – Уйдем при первой же возможности. И торговаться особо не будем. Отдадим сразу. Заодно от ненужного груза избавимся.
– И опасного, – добавил Герцог.
– Я, конечно, все понимаю, – тихо сказал Книжник. – Возьмем немного золота. Или еды. Но куда мы уйдем отсюда? К «Дракону»?
– Вряд ли в этом есть смысл, – заметил Тридцать Третий. – Когда мы уходили тебя искать, от «Дракона» уже мало что оставалось.
– Эти гады его взорвали, – спокойно сказал Зигфрид. – Так что на колеса я бы особо не рассчитывал.
– Но как… – Книжник растерялся. Такой поворот как-то не входил в его планы. – Как мы вернемся? Домой. В Кремль.
– Никуда вы не вернетесь, – проскрипел в дальнем углу незнакомый голос.
Книжник снова поглядел в ту сторону. Голос, похоже, принадлежал этому мрачному старику.
– Не твое дело, дед, – лениво заметил Зигфрид. Он даже не удосужился повернуться на голос.
– Отсюда нет выхода, – странным голосом повторил старикашка. – Уж я-то знаю…
Он замолчал, запнувшись. Уткнулся взглядом в стол, словно мгновенно потерял интерес к слушателям. Поднял двумя руками кружку, припал к ней. Снова поставил с глухим стуком. Что-то в этом старике поразило Книжника. Он еще не понял, что именно, просто пробормотал:
– Я сейчас…
Поднявшись со своего места, он сел напротив старика, продолжая пристально разглядывать его, словно увидел какого-то небывалого мута. Старик приподнял грязно-серую бровь, выпучился на парня искоса, одним глазом:
– Чего тебе?
Книжник заерзал перед ним, не зная, что сказать. Он ощутил робость. Старик был непрост. Он буквально излучал какую-то тайну, и семинарист не знал, как к ней подступиться. И Книжник решился:
– Вы местный?
Старик зыркнул на него острым, совершенно не старческими взглядом. Снова уткнулся в свою кружку. Буркнул:
– С чего интересуешься?
– Да так… – Книжник продолжал разглядывать старика.
И вдруг обмер. Из-под грязной бороденки сверкнул висящий на грубом шнуре крест. Поразило не то, что в этой запредельной дали, в скопище язычников и нелюдей встретился приверженец древней веры. Потряс сам крест – точнее, то, из чего он был сделан.
– Можно посмотреть? – дрогнувшим голосом попросил семинарист.
Старик странно поглядел на него, коснулся креста и криво усмехнулся:
– Что-то знакомое, да?
Но возражать не стал. А просто снял крест и положил перед парнем. Книжник впился в него взглядом, понимая, что не ошибся. Потому что он не мог не узнать этот металлический предмет, с которым вырос, который с малых лет не выпускал из рук. Тот самый, что был задуман инструментом для передачи знаний, но превращенный Книжником в смертельное оружие.
Стилос. Обыкновенный железный стержень, заостренный с одной стороны и снабженный насечками для удобства держания в руке. Самая необходимая вещь для семинариста или какого-нибудь кремлевского чиновника – ведь эта вещь была предназначена для письма по бересте, единственной доступной альтернативе драгоценной бумаги. Перерубленный на две неравные части, сложенные вместе и сплавленные в перекрестии, стилос превратился в крест – с острием, направленным вниз.
– На память оставил, – проговорил старик, уже безо всякой иронии. – То ли о родине, то ли о юности. Уже и не вспомню.
– Вы из Кремля? – тихо спросил Книжник.
– А что с того? – криво ухмыльнулся старик. – Здесь все откуда-то. На то она и Гавань, чтобы сброд со всего мира собирать… – старик спрятал крест за пазуху. – У меня взгляд наметанный – сразу узнал семинариста.
– Но я никогда не слышал о вас… То есть, я не знал, что кто-то еще, кроме меня да Зигфрида, – он кивнул в сторону своего стола, – забрался так далеко от Кремля!
– Так как бы ты узнал, если я назад не вернулся?
– Тоже верно. Но как вы забрались так далеко? У нас были хотя бы колеса, транспорт какой-то…
– А я по-старинке – ножками.
– Я не знал, что кто-то до меня вызвался в такую дальнюю вылазку. Должны же были рассказать – это же целая экспедиция!
Старик сипло рассмеялся:
– Ты что, парень, спятил? Какая экспедиция? Кто же в здравом уме из Кремля уйдет?
– Я, к примеру…
– Я сказал – в здравом. А по тебе с первого взгляда ясно, что ты не от мира сего. А ж не ратник, не разведчик, здововьишко у меня не то, да и голова не под то заточена была. Я Семинарию одним из лучших закончил, мне уже место при Боярской Думе прочили.
– Не понимаю… Тогда зачем вы покинули Кремль?
– Я покинул? Выперли меня. Изгнали. Сдали голодным мутам на верную смерть.