Как много мужчин из их клана, счастливых в семейной жизни и любящих своих супруг, которые остались дома, в Гленко, далеко от жестокой реальности войны, искали эфемерных удовольствий в объятиях других женщин! Быть может, они нуждались в утешении и сочувствии? Разве объятия женщины – не то единственное место, где так приятно отрешиться от действительности, забыть все свои страхи и горести? Страх смерти, этот неизменный спутник военных действий, заставляет человека поддаться своим слабостям. В Перте он застал Калума с девушкой и много раз ночью слышал женское воркование и смех там, где спал Дональд, который искренне обожал свою Дженнет.
В военном лагере женщины легко задирали юбки за краюшку хлеба или просто чтобы забыть о несчастьях и отчаянии, их окружавших. Некоторые девицы заигрывали и с ним, но эта «плоть по дешевке» не казалась ему соблазнительной. Все его мысли занимала Марион. Но что будет лет через десять? А через двадцать, когда на смену страсти придет спокойная любовь, лишь время от времени будоражимая вспышками былого пыла?
Его отец не устоял. Потерялся на перекрестке дорог. Хотя в лагере он ни разу не видел его с легкодоступными женщинами. Он вернулся в Карнох к той, кого искренне желал, но за утешением обратился почему-то к другой. Дункан всем сердцем сочувствовал горю матери, и все же она была права: он не имеет права осуждать отца, не пережив всего, что выпало на долю Лиама.
Что его угнетало и пугало, так это опасение, что и у него есть свои слабости и что однажды он тоже может выбрать неверную дорогу. Как поступит Марион, узнав о его неверности? Дункан предпочел не думать об этом. Ему очень хотелось, чтобы такое никогда не случилось.
Из-под ног его выскочила полевка и беспечно потрусила прочь. Дункан увидел, как к ней бесшумно подкрадывается хищник. Затаив дыхание, он наблюдал за маневром ловкого охотника. Тот тихо скользил по снегу, а потом прыгнул на мышку, которая закричала от страха у него в зубах. Держа в пасти свой завтрак, дикий кот посмотрел Дункану в глаза и в следующую секунду исчез в зарослях.
Думая о своем, Дункан какое-то время смотрел на место, где исчезло животное.
– Очень красивый кот!
Дункан даже подпрыгнул на покрытом мхом пеньке.
– Марион, ты меня напугала!
Но тем приятнее было услышать ее смех. Дункан понял, что она больше не дуется.
– Без тебя я чуть не замерзла до смерти! Ты почему так рано сюда пришел?
Она приподняла уголок пледа, который Дункан набросил себе на плечи, забралась под него, присела рядом и прижалась потеснее. Она и вправду была как ледышка. Дункан поежился от холода и удовольствия.
– Мне не спалось. И надо было… подумать.
– Я мешаю тебе думать?
Он крепче обнял ее и поцеловал в макушку. Она смотрела на него влюбленными глазами.
– О чем таком неприятном ты думаешь, Дункан?
«Спрашиваю себя, что ты сделаешь, если застанешь меня с другой женщиной…»
– Так, о разном.
Сойка присела на ветку прямо у них над головами и принялась громко его распекать: «Ты врешь! Ты ей врешь!» Дункан мрачно посмотрел на дерзкую птицу. Покричав еще немного, она улетела.
– Марион, я должен перед тобой извиниться…
– Tuch! Все в порядке. Я знаю, ты испугался и подумал…
– Я не должен был на тебя кричать, особенно перед остальными.
Она молча обхватила его рукой за талию, прижалась еще теснее и принялась поглаживать ему спину.
Вспомнив ее с окровавленными по локоть руками, Дункан вздрогнул. Это правда: когда в лесу громыхнул выстрел, он едва не обезумел от тревоги. И представил себе… Нет, об этом лучше не думать. Марион в луже крови! Слава богу, что та кровь, которую ему довелось увидеть, была кровью козы, чьим мясом они отлично поужинали.
– Марион, я тебя люблю!
Нет, с ним точно такого не случится! Никогда не сможет он изменить жене, предпочесть ей другую!
* * *
На пятый день нашего путешествия погода, похоже, решила: порадовались, и довольно! Небо затянуло тяжелыми тучами, ежеминутно грозившими обрушить нам на головы всю ярость и все горе, накопленные небесами при виде людских безумств. Мы могли промокнуть до костей, что для Лиама было чревато рецидивом. Он, конечно, пытался скрыть от меня свою слабость, но, прислушиваясь к его натужному, неровному дыханию по ночам, я осознавала, что болезнь только и ждет возможности взять реванш. И напряженная скачка тоже заставляла его дышать чаще обычного.
Обогнув наконец гору Кернгорм, мы выехали к небольшой ферме. Хозяева разрешили нам переночевать на подстилке из соломы в хлеву. От лошадей, коровы и нескольких коз нас отделяла тонкая, изъеденная насекомыми перегородка, но здесь мы, по крайней мере, были защищены от непогоды. Утром, позавтракав вязкой кашей, которая подозрительно хрустела на зубах, мы поехали дальше. Нам предстояло преодолеть последний отрезок пути. Принимая во внимание отвратительную погоду, перед воротами Инвернесса мы рассчитывали оказаться еще до наступления ночи.
Я заметила, что отношение мужчин клана, нас сопровождавших, к Марион переменилось. После той комичной сценки с пистолетом они то и дело заговаривали с ней и держались намного любезнее с дочкой человека, которого привыкли считать своим заклятым врагом. Дункана это не могло не радовать: я заметила, что он стал чаще улыбаться.
Мы проехали узкий перевал Слох-Мор, когда мой живот возопил от голода. Я надеялась, что в одной из прилепившихся к склону горы деревушек нам удастся разжиться провизией. Внезапно, словно из воздуха, перед нами появился мужчина. Волосы и борода у него были взъерошенные, взгляд – как у загнанного зверя. Он воззрился на нас с изумлением и страхом.
Несколько секунд все молчали. Стая воронов пролетела над голыми кронами деревьев и скрылась за холмом. На мужчине была красная форменная куртка солдат Короны. Один рукав ее едва держался, второй был сильно изорван. Его белые фланелевые штаны явно знавали лучшие времена, а сейчас были все в пятнах засохшей крови и грязи.
– Да это же один из sassannach, черти его задери! – громыхнул голос у меня за спиной.
Я услышала скрежет металла, с которым меч покидает ножны, и обернулась. Лиам не сводил с дезертира глаз. Он был мертвенно-бледен, под кожей конвульсивно ходили желваки. У меня мороз прошел по коже.
Мужчина уже успел осознать, что сила на стороне шести вооруженных до зубов хайлендеров, и попятился. Рука его дернулась к кинжалу на поясе – вероятно, единственному его оружию.
Лошадь Лиама фыркнула и нервно мотнула головой. Ее седок с наводящей ужас медлительностью поднимал меч. Рука его не дрогнула ни разу. Но зачем? Этот солдат не представлял для нас ни малейшей опасности.
– Лиам! – воскликнула я взволнованно.
Он меня не услышал. Единственное, что занимало его в этом мире, – это красная куртка, которая собралась дать деру. Моя нервозность передалась остальным спутникам. У меня вдруг закружилась голова.