– И ты совсем не рассмотрел их лица?
– Нет. Как только я понял, что разговор окончен, я обернулся, но их уже и след простыл. Вокруг были одни только докеры, матросы и торговцы.
– Ты рассказал Джоан?
Он помотал головой.
– Нет. Решил, что это слишком опасно, ей лучше не знать.
– Да, ты прав, так лучше.
– Передай все это Патрику, – продолжал Мэтью после паузы. – Он знает, кого нужно предупредить. Не все люди в вашем окружении заслуживают доверия. Среди людей графа Мара наверняка есть предатели. И вокруг полно шпионов. – Он замолчал. Потом уцелевшей рукой погладил меня по голове и поцеловал в щеку. – Будь осторожна, когда поедешь домой, крошка Китти!
Залаяла собака, по мостовой улицы Бэк-Козвей загрохотали деревянные сабо. До нас донеслись мужские голоса – наверняка снова поссорились матросы. Ветер, который за вечер успел набрать силу и стать холоднее, закружил по саду мертвые листья.
* * *
Я села на постели. Сердце билось в груди, словно маленькое животное о стены клетки. Пальцы, которыми я сжимала простыню, расслабились. «Это только страшный сон, Кейтлин! Просыпайся!» Глаза мои постепенно привыкли к темноте, и я вспомнила, что нахожусь в узкой каморке под крышей, в нашей с Сарой спальне. Я посмотрела на соседнюю кровать. Она оказалась пустой.
Я выпустила из рук простыню, перевела дыхание и снова легла на подушку. Новый кошмар… После расставания с Лиамом кошмарные сновидения мучили меня каждую ночь. Каждый раз сон был новым, но все они были похожи между собой.
Я убрала от лица растрепавшиеся волосы и облизнула пересохшие губы. В горле у меня пересохло, а ночная сорочка, наоборот, была мокрой от пота. Да, в моих снах было нечто общее, а именно – смерть. Смерть жестокая и страшная. Надо мной, вокруг меня распростерлись крылья огромного ворона, они касались меня своими блестящими черными перьями, напоминая, что смерть бродит совсем близко.
В комнату проникли ароматы с кухни. Я принюхалась. Бриджит, кухарка, наверное, уже поставила в печь хлебы. Я потерла лицо руками, чтобы прогнать тошнотворные картинки, до сих пор мелькавшие перед моим внутренним взором.
Кто-то топором рубит куски мяса и швыряет их в деревянную бочку, стоящую на полу у ног мясника. Бочка и так уже полна свежего красного мяса. В кухню вбегает собака, потом вторая, третья… они рычат и вырывают друг у друга куски мяса, жадно рвут его зубами. Что-то в бочке поблескивает золотом, и я смотрю внимательнее. Отталкивая ногой голодных псов, которые вьются вокруг меня, я подхожу ближе, хватаю большую деревянную ложку и вычерпываю из кровавой массы блестящий предмет. Оказывается, что он надет на палец человеческой руки. И у этой руки длинные пальцы. Пальцы художника…
Подавляя тошноту, я закрыла глаза. Я узнала эту руку, этот перстень с печаткой. И то и другое принадлежит Патрику… Спрыгнув с кровати, я раздернула занавески, чтобы впустить в комнату поток утреннего света. К чему мне приснился этот сон? И все остальные сны? Предвидение? Нет, уж слишком много в них загадок. Или в них заключено какое-то послание? Или же они – отражение страхов, которые я пыталась загнать в самые дальние уголки души, чтобы не представлять всех ужасов грядущей войны? Я отчаянно пыталась забыть о том, что скоро кровь должна была пролиться и напоить вечно жаждущую землю, но мне это не удавалось.
«О Лиам! Мне так без тебя плохо! Как мне хочется забыться в твоих объятиях, перестать видеть, ничего больше не знать…» Я открыла створки маленького окна, и в комнату ворвался морской ветер. Я подставила лицо нежным утренним лучам октябрьского солнца и закрыла глаза, представляя себе Лиама. С ресниц сорвалась слезинка.
– A Dhia… tha mo dhochas unnad air son gras is gloir… [53]
Резко открыв глаза, я устремила взгляд в безбрежную синеву неба, по которому плыли маленькие пушистые облака. В душе родилось странное чувство. В трудные моменты жизни молитва сама собой срывалась с моих губ. Я просила Господа облегчить мои страдания. И все же… Мне вдруг подумалось, что столь желанное облегчение не наступает. Если так, то кто же внимал моим просьбам? Господь, которому я изо дня в день молилась, отчаянно нуждаясь в помощи? Странно, но у меня вдруг появились сомнения. Слышит ли меня Господь вообще? Да и есть ли он на свете?
Громкий хохот вывел меня из задумчивости и привлек внимание. Смеялись внизу, на городской площади. У подножия рыночного креста толпа горожан окружила ребенка, который сидел на корточках, зажав уши руками, чтобы не слышать издевок. Прищурившись и приставив руку к глазам, я попыталась рассмотреть лицо бедолаги. Боже правый, да это совсем не ребенок! То был взрослый мужчина, карлик, да еще и горбатый в придачу. Одна из женщин ткнула в него пальцем, выкрикнула что-то обидное, а напоследок бросила в карлика репу. Тот сжался под дождем глумливого смеха, а дети, пробравшись между ног и юбок взрослых, принялись швырять ему в лицо мусор и лошадиный навоз.
Но куда же, я спрашиваю, смотрит сейчас Господь? Почему не отвечает на мольбы, которые, я уверена, шлет ему этот несчастный из глубины своего исстрадавшегося сердца? Может, Господу недосуг, потому что он выслушивает герцога Аргайла, который требует подкреплений, или же он занят исполнением желания кокетки Эмили Кромарти, которая проснулась и увидела на своем хорошеньком носике ужасный прыщ? Как бы то ни было, Господу было не до этого маленького человека, скорчившегося в куче мусора на грязной мостовой. Столько незаслуженного страдания… И я сказала себе, что мои сомнения вполне оправданы.
К нашей величайшей радости, через четыре дня жар у Патрика почти прошел. Мы попеременно дежурили у его изголовья, утирая пот и успокаивая, когда он особенно мучился от боли. Время от времени мы поили его бульоном и отварами лекарственных трав, которые по просьбе хирурга готовила Бриджит. Квинлан не спускал с раненого глаз. Сегодня утром Патрик почувствовал себя намного лучше прежнего и в первый раз поел нормально.
Он сидел в кресле. Больную ногу зафиксировали двумя деревянными шинами, и опухоль на ней почти спала. Солнечный свет, проникая сквозь мозаичное окно, отбрасывал разноцветные зайчики на его бледные, чисто выбритые щеки. Он улыбался Саре, которая как раз поднесла к его губам кусочек холодной вареной курятины.
Я решила, что мне пора возвращаться в Гленко. Совсем скоро Патрик и Сара тоже отправятся в путь – в Феттерессо. Чуть раньше, утром, я рассказала ему о том, что против Претендента зреет заговор. Но у нас не было никаких доказательств и, тем более, ни одного имени вероятных заговорщиков. Однако такой угрозой нельзя было пренебрегать. Патрик решил, что поговорит об этом с Джорджем Кейтом, графом Маришалем.
Для меня пришло время вернуться к роли матери. Франсес, сколь бы трудолюбивой и старательной она ни была, просто не сможет в одиночку справиться с работой. У меня защемило сердце, когда я посмотрела на брата и его жену. То, что он пошел на поправку, стало для меня огромной радостью. В то же время мне было больно смотреть на их счастье. И я ничего не могла с собой поделать. А мне, между тем, еще столь многого предстояло лишиться…