– С ним все будет хорошо, – сказал Лиам по прошествии нескольких минут.
– О! – Марион прижала руку ко рту, чтобы спрятать вздох облегчения, который все равно вырвался из ее груди.
– Он ранен, но при должном уходе выкарабкается.
Девушка осмелилась посмотреть на Лиама. Было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо, но по тону она поняла, что он очень огорчен. Если Дункан остался в живых, то кто же погиб? Его брат? Однако задать вопрос она не осмелилась.
– Хотите с ним увидеться?
– Я не хочу… не хочу его тревожить.
– Он спал, когда я вышел за вами.
У Марион стало тяжело на сердце, когда она увидела обезображенное раной лицо юноши, лежащего у ее ног. Рана осталась открытой и была большая, почти во всю левую щеку. Нужно было срочно найти кого-то с ловкими пальцами, чтобы зашить ее. Она присела, чтобы рассмотреть рану получше. Нельзя и думать о том, чтобы подпустить к нему одного из этих сапожников, привыкших соединять обрывки плоти грубыми стежками, как если бы речь шла о кусках сапожной кожи. «О Дункан, что они с тобой сделали!»
Марион ощущала присутствие Лиама, но он словно замер у нее за спиной. Несколько долгих минут они не шевелились и молчали, хотя вокруг по-прежнему было суматошно – то и дело в зернохранилище приносили новых раненых, окровавленных и стонущих, и укладывали на подстилки из веток. Пахло смертью. Мертвые тела лежали у стены, прикрытые разорванными пледами, из-под которых кое-где торчала то рука, то нога.
– Полагаю, вы умеете вышивать, мисс Кэмпбелл? – внезапно спросил Лиам.
Марион вздрогнула, вскочила на ноги и повернулась к нему. Лиам смотрел на нее спокойно и серьезно.
– Вышивать?
Лиам взял ее руку и, поглаживая кончиками пальцев, внимательно осмотрел.
– Да. Вы умеете работать с иглой? Вас наверняка учили шить…
Осознав наконец, к чему он клонит, Марион побледнела и медленно повернулась к Дункану. Колени вдруг стали ватными. Разумеется, она умеет шить! И даже очень хорошо! Но сшивать рану на живом человеке? Да к тому же рану Дункана? У нее затряслись пальцы. Лиам сжал ее руку в своей.
– У вас получится, я уверен, – сказал он ободряюще, словно читая ее мысли. – И, похоже, у вас есть свободная минутка… – Он задумался, и взгляд его померк. – Разве что вы предпочтете предложить свои услуги соплеменникам… Я не стану вас за это осуждать.
Его слова задели Марион за живое, и она поспешила высвободить руку. На лице ее появилась гримаса обиды.
– Вы ошибаетесь, мистер Макдональд! Все дело в том… Я не знаю… Одно дело – шить рубашку, и совсем другое – сшивать кожу на лице!
Он смотрел на нее, скрестив руки на груди. Да, Дункан очень похож на отца! То же широкое лицо, тот же взгляд… Марион заволновалась еще больше и, чтобы скрыть это, снова присела рядом с раненым и его жалким ложем. Дрожащим пальцем она осторожно подвинула кусочек кожи так, чтобы он закрыл страшную рану. Теперь от нее осталась лишь тонкая полоска в форме полумесяца, протянувшаяся от глаза к уголку рта. Молодой Макдональд тихо застонал. Она закрыла глаза и с трудом перевела дыхание. Во рту вдруг стало горько, и Марион пришлось стиснуть зубы, чтобы подавить подступающую тошноту. Проклятье!
Лиам дожидался ответа, стоя у нее за спиной.
– Просто представьте, что зашиваете свой самый красивый корсаж.
– Я это сделаю.
Слова сорвались с губ прежде, чем она успела подумать. Боже, ей предстоит зашивать лицо Дункана! От страха, который внушало ей предстоящее действо, Марион поморщилась. Сшивать человеческую кожу… она и подумать не могла, что придется делать такое, когда осталась в лагере. Надо же быть такой наивной! Это же война! Это совсем не то, что вынимать занозы или ставить примочки на ушибленные места… Здесь многие лежали при смерти, у многих повреждены или вовсе оторваны руки и ноги – и нужно залечивать раны, накладывать повязки, извлекать застрявшие в кости пули, зашивать раны, оставленные вражеским клинком, такие же, как у Дункана. Могла ли она, Марион, представить себе, с чем столкнется? Вокруг столько раненых…
– Спасибо, – сказал Лиам. – Схожу за ниткой и иголкой.
– И «огненной воды» тоже принесите, а если ее не найдется, то хотя бы горячей воды.
Лиам кивнул, сделал несколько шагов к двери и вдруг остановился.
– Забыл вам сказать, что есть и другая рана.
– Еще одна?
И она медленно приподняла плед. Только теперь Марион заметила, что Дункана укрыли пледом с цветами Гленлайона. Ироническая улыбка изогнула уголки ее губ, но тут же сменилась гримасой отвращения – она увидела красную от крови рубашку, прилипшую к торсу юноши. Сердце ее застучало быстрее. Она и не предполагала, что с ним все так плохо…
– Не думаю, что вы захотите возиться и с этой раной. Она, конечно, не слишком противная, но все-таки…
– Если я взялась зашить ему лицо, то смогу сделать и остальное. Просто покажите мне, где рана.
Лиам пожал плечами, склонился над сыном и взялся за край его рубашки.
– Его ударили мечом в пах.
Он посмотрел на девушку, ожидая ее реакции.
– Вы хотите сказать, в-в-возле бедра?
– Ну, не совсем…
Озадаченная, она посмотрела на рубашку Дункана. Пропитанная кровью ткань была порвана, а вернее, разрезана на уровне паха и прилипла к коже от низа живота и до самых ног. Если лицо у Марион и прежде было бледным, то теперь оно побелело как полотно.
– Вижу…
Кровь внезапно вновь прилила к ее лицу, и оно стало пунцово-красным. Марион не смогла сдержать громкий вздох. Лиам усмехнулся, выпустил из пальцев рубашку сына и накрыл его пледом.
– Ничего страшного. Я найду кого-нибудь, кто с этим справится. Вы займитесь его лицом, и все будет хорошо.
– Спасибо.
Прошло совсем немного времени, и в зернохранилище вошел странный маленький человечек. Подойдя к Марион и Дункану, он поставил на землю старенькую, ободранную кожаную сумку, не говоря ни слова, открыл ее и вынул кусок полотна, свернутого в рулон и перевязанного тесемкой. Девушка наблюдала за его действиями с удивлением и любопытством. Расстелив отрез ткани на земле, он принялся раскладывать на нем целый арсенал иголок и шил разной величины и мотки ниток. Потом его маленькая волосатая ручка снова нырнула в сумку и извлекла серебряную флягу. Человечек зубами выдернул из нее пробку, сделал добрый глоток и протянул флягу Марион.
– Это вы швея?
Девушка вздрогнула от неожиданности, услышав его голос. Глаза – глубоко посаженные, черные, как обсидиан, маленькие и блестящие, уставились на нее.
– Вы швея?
Мужчина, конечно, был мал, как лилипут, и все же Марион не ожидала, что и голос у него окажется совсем детским. Но нет, перед ней был все-таки не ребенок, а взрослый мужчина. Она взяла у него фляжку.