Ниель визжит и валится вперед, хватает меня за руку и увлекает за собой. Мы падаем в снег и катимся вниз по холму. Я останавливаюсь, распластавшись на спине, и ничего не вижу – все лицо залепило снегом.
– Ниель, ты цела? – окликаю я, переворачиваясь на бок. Она не отвечает. – Эй, Ниель!
Она вся зарылась в снег, одни ботинки торчат. Я подползаю к ней, разгребаю снежную лавину.
– Ниель!
Наконец я вижу ее лицо – она безудержно и беззвучно хохочет. Грудь у нее судорожно вздымается, рот широко раскрыт. Я снимаю перчатку, чтобы смахнуть ей снег со щек.
Ниель наконец немного успокаивается, смотрит на меня, и в глазах у нее стоят слезы.
– Ты цела? – спрашиваю я снова, оглядывая ее, всю облепленную снегом.
Она прикусывает нижнюю губу, по-прежнему улыбаясь, и кивает. Я вдруг остро ощущаю, что она рядом, чувствую ее медленное, тяжелое дыхание. Моя рука все еще лежит на ее щеке, и я не могу отвести взгляд, зачарованный чувством, которое светится в ее глазах. Но едва только я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее, как она выпрямляется и врезается мне в лицо головой. Я издаю стон и от боли опрокидываюсь на спину.
– Ой, Кэл, прости, пожалуйста, – торопливо говорит Ниель. – Как ты? – Она встревоженно наклоняется надо мной. Трогает мою щеку рукой в перчатке, осыпая мне все лицо снегом.
– Спасибо, Ниель. Все нормально, – бормочу я, смахивая снег.
Она смеется, поднимается, протягивает руку, и я принимаю ее помощь.
– Ну ладно, раз мы все равно уже бог весть на кого похожи, – говорит Ниель, все еще держа меня за руку, – давай поиграем в снежных ангелов.
У меня округляются глаза:
– Что?
– Иди сюда. – Она тянет меня за собой, пробирается по снегу туда, где он ровный, еще нетронутый. – Повернись.
Став спиной к снежной поляне, Ниель делает шаг в сторону, чтобы раскинуть руки. Выжидающе оглядывается на меня – ждет, что я последую ее примеру.
Я вздыхаю:
– Ну ладно.
Она улыбается:
– Готов? Падаем на счет «три». Раз. Два. Три!
Мы падаем навзничь в глубокий снег. Я оказываюсь в маленькой белой пещере и гляжу оттуда на затянутое тучами небо.
– Двигай руками и ногами, Кэл! – командует Ниель.
Я так и делаю. Если бы Рей меня сейчас увидела, то потом бы до конца жизни изводила насмешками.
Примяв снег руками и ногами, я останавливаюсь и смотрю как завороженный на опускающиеся снежинки. Они падают мне на лицо, тают на коже, остаются на ресницах.
– Кэл?
– Что? – откликаюсь я. Я не вижу ее.
– Ты когда-нибудь любил кого-нибудь по-настоящему?
На минуту повисает молчание. Ну и вопросы она задает. Я пока не готов отвечать честно.
– Нет, – говорю я. – А ты?
– И я нет. Интересно, как это. – Ее голос звучит в тишине, будто эхо. – Наверное, это как падать спиной вперед в темноту. Жутко. Весело. И надо верить, что кто-то тебя обязательно подхватит.
– Или упадешь в снег и отморозишь задницу. Или на камень, и тогда спину сломаешь. Или…
– Кэл! – возмущенно кричит Ниель и садится. – Ты такой неромантичный.
Я смеюсь, и тут же мне в голову летит снежок.
– Эй! – Я сажусь, а она улыбается мне с невинным видом. – Ага, вот, значит, как? Ну, погоди!
У нее приоткрывается рот.
– Не смей! – Она вскакивает и пытается убежать по снегу, я тоже встаю и бегу за ней.
Хватаю Ниель за талию, пихаю ее в глубокий сугроб и сам падаю рядом. Она смеется моим любимым смехом, швыряет мне в лицо горсть снега, пытаясь вырваться.
Я наклоняюсь к ней и толкаю ее еще глубже в сугроб.
– Сдаюсь! – кричит Ниель, поднимая руки вверх.
Лицо у нее раскраснелось, она дышит коротко и прерывисто и улыбается во весь рот. В голову мне снова приходит мысль поцеловать ее, но я опасаюсь заработать еще один синяк. Поэтому встаю сам и поднимаю ее на ноги.
Ниель смотрит на мои брюки и прикрывает рот ладонью, чтобы скрыть смех.
– Разошлись, да? – спрашиваю я и закрываю глаза, ругаясь про себя. Все так же прикрывая рот, она кивает. – Пора идти, а то я так все самое дорогое отморожу.
Она снова кивает, все еще не в силах выговорить ни слова.
Мы подбираем по пути санки и идем к пикапу. Я чувствую, как между ног поддувает сквозь прореху, но я уже смирился со своей судьбой и воспринимаю все стоически. Ниель то и дело одолевают приступы хохота. Она старается сдерживаться, но тщетно. А вот мне, вообще-то, не до смеха.
– Ладно хоть трусы у тебя белые, – говорит Ниель сквозь сдавленное хихиканье, стараясь меня успокоить.
– Пожалуйста, не надо издеваться. – Я качаю головой, отлично понимая, что мое самоуважение осталось где-то там, в снегу. – Просто помолчи.
Ниель снова хохочет.
Мы подходим к пикапу, и Ниель ждет внутри, пока я сметаю снег.
– Хочешь зайти ко мне в номер погреться? – спрашивает она, когда я сажусь в пикап.
Я нервно сглатываю:
– Извини?…
Она улыбается:
– Не в этом смысле. У меня есть мороженое. Можно сделать коктейль.
– Хм, мороженым я точно не согреюсь.
– Все равно тебе станет лучше, – говорит Ниель и смотрит на меня большими глазами. – От мороженого всегда становится лучше.
– Не очень-то верится, но ладно, – соглашаюсь я и выезжаю с парковки. – И где ты остановилась?
– В отеле «Тринити».
– А почему там? – Я поворачиваю и медленно выезжаю на расчищенную дорогу.
– В общежитии страшно, когда никого нет, – поясняет она.
Когда мы выезжаем на перекресток, Ниель протирает рукой стекло со своей стороны.
– Поверни здесь, хорошо?
– Угу, конечно, – отвечаю я и сворачиваю направо на узкую дорогу: по одну ее сторону виднеется какая-то старая фабрика, по другую – полуразвалившиеся дома. – А что там такое? Местечко хоть куда: наверняка где-то здесь притаился маньяк с топором!
Она закатывает глаза, но ничего не говорит. Затем снова протирает окно и щурится, высматривая что-то… или кого-то. А потом просит:
– Останови.
Я жму на тормоза, оглядываюсь. Дорога темная, на нее ложатся длинные тени – эти дома как будто нарочно закрывают от нас солнце.
– Ниель, – окликаю я.
Она открывает дверцу и выскакивает.
Пока я обхожу пикап, она уже скрывается в переулке. Затем я слышу:
– Это ты, мой ангел? – Голос слабый, хриплый, старческий.