Боже правый, задохнулся Тедди. Истинная версия – что Доминик лишился жизни под воздействием коктейля из ЛСД и психотропных препаратов, что он пытался утянуть за собой сына – даже не рассматривалась, хотя, по убеждению Тедди, звучала куда более правдоподобно, чем все разговоры о том, что Доминик не успел увернуться от движущегося поезда.
Бедняга Санни, которому не суждено было узнать правду, так и прожил под гнетом вины всю свою жизнь – ну или по крайней мере до того момента, когда принял буддизм и отсек прошлое.
(«Тебе было всего семь лет! – говорила ему Берти. – Разве может на тебе лежать вина?»)
– Будем держать его дома, – заверила бабка воспитателя.
– Полагаю, на цепи! – хохотнул воспитатель.
Теперь Санни каждую ночь мочился в постель, а иногда и днем писался в штаны. И тело, и ум вроде как вышли из его повиновения. Это пуга́ло. Для него «был приглашен наставник» – некий мистер Алистер Тредуэлл, чья методика обучения сводилась к тому, что он с нарастающей громкостью талдычил одно и то же, пока не выходил из себя. Мистер Тредуэлл часто заговаривал со своим подопечным о «несправедливости» и о «сфабрикованном» против него «деле», не иначе как из зависти. Это притом, что он, по его словам, даже наедине ни разу не оставался с тем мальчишкой. Но коль скоро репутация у тебя подмочена – пиши пропало.
Уроки проходили за обеденным столом, который размерами был с отведенную Санни каморку, если не больше. Днем мистер Тредуэлл подкреплялся бутербродами с яичницей и потом до вечера обдавал Санни яичным духом. Санни обычно засыпал, а проснувшись, заставал мистера Тредуэлла за чтением внушительной книги («Толстой»). Бабке мистер Тредуэлл сообщил, что Санни «практически необучаем».
– Неужели ты совсем ничего не вынес из своей прежней школы? – допытывался наставник. – Даже базовых знаний? По основным предметам?
Как видно, не вынес. В штайнеровских школах начатки чтения, письма и устного счета вводились только с шести лет, а потому Санни целыми днями рисовал восковыми мелками и пел песенки про гномов, ангелов и кузнецов; загадочная троица «основных предметов» только лишь маячила в отдаленной перспективе где-то на горизонте.
И вот однажды, когда они осваивали, как выражался мистер Тредуэлл, «простые арифметические действия», которые для Санни оказались вовсе не простыми, Санни понадобилось сбегать в туалет, но мистер Тредуэлл потребовал: «Сперва, пожалуйста, доведи до конца этот пример», и когда Санни довел пример до конца, а точнее, довел мистера Тредуэлла до белого каления, учитель понял, что правильного ответа ему не дождаться, а ученик понял, что с этим примером ему не справиться никогда в жизни. Ближайший туалет находился «в нижней гардеробной», до которой было еще бежать и бежать, и Санни, помчавшись во весь опор, налетел из-за угла на бабку.
– Мне надо срочно! – выпалил он.
– А ты ничего не забыл? – возмутилась она.
Санни пришел в панику, потому что никак не мог сообразить, о чем речь, а ему уже очень-очень сильно приспичило. Что же он забыл?
– Пожалуйста… спасибо… я нечаянно, бабушка, – в отчаянии забормотал он все мыслимые ответы на ее вопрос.
– Извините, – подсказала она.
– Ну да, – выпалил он.
– Не «ну да», а «извините».
– Да, точно.
– Ты забыл сказать «извините».
Но было уже слишком поздно; ему требовалось сходить по-большому, именно сейчас, незамедлительно. Он попытался прикинуть, что будет меньшим из двух зол: снять штаны или не снимать. А как поступил бы Господин Этикет? Все-таки лучше было не замарать штаны, а потому Санни, по примеру собак, тут же присел, чтобы справить большую нужду на ковер.
Бабка завопила, как будто на нее напал убийца:
– Ты что делаешь?..
– Какаю. – В этот безумный миг он произнес то слово, которое частенько слышал от мамы («называй вещи своими именами»).
– Что?!
Задыхаясь, она ухватилась за первую попавшуюся безделушку (ею оказалась жардиньерка), которая с грохотом рухнула на пол и разлетелась вдребезги. На шум и вопли разом прибежали и миссис Керридж, и Томас.
– Ах ты, паску-у-у-удник, – протянула миссис Керридж.
Но собакам же можно «колбаски» делать, воззвал он к бабке. Тут подоспел и мистер Тредуэлл. Санни готов был провалиться сквозь землю, когда его окружили эти люди.
– Ты негодяй, каких свет не видел! – кричала бабка, и он крикнул ей в ответ:
– А ты – манда!
Бабах! Кто-то (как выяснилось позже, Томас) залепил ему оплеуху, да такую, что он не удержался на ногах, заскользил, кружась, по полу и врезался в стену.
Его отослали в каморку.
– Ты сегодня без ужина, маленький лорд Фаунтлерой, – объявила миссис Керридж. – И скажи спасибо, коли тебя впредь не станут голодом морить.
От удара у него нестерпимо болела голова. Санни уже пожалел, что не попал тогда под поезд.
Назавтра его не стали морить голодом. Миссис Керридж, поставив перед ним миску каши, посоветовала «залечь и носу не казать из комнаты»; так он и поступил: когда в поместье «Джордан» приехали Тедди и Берти, Санни лежал тише воды ниже травы.
В конце концов, после долгих попыток привлечь внимание к своему приезду, Тедди и Берти заметили, что дверь «Джордана» со скрипом приотворилась.
Миссис Керридж провела их длинным коридором. По состоянию прихожей и тех помещений, куда падал взгляд, нетрудно было понять, что дом запущен донельзя.
– Как у мисс Хэвишем, – шепнул Тедди на ушко Берти.
Их провели в огромную гостиную, где высилась лишь изрядно усохшая фигура Антонии. Полковника в кресле-каталке задвинули под прохудившуюся крышу оранжереи: после смерти Доминика терпеть его стало невозможно.
– Извините, Антония, что мы без предупреждения, – сказал Тедди.
Они слишком устали, чтобы тем же вечером двинуться в обратный путь, и Тедди остановился у какой-то фермы, где сдавались комнаты с завтраком, а наутро, при ярком солнечном свете, они выехали пораньше. «На ярмарку, на ярмарку, за жирным поросем», – продекламировала Берти, когда Тедди включил двигатель. Путь домой был неблизок, и бо́льшую часть поездки Санни и Берти крепко спали, свернувшись, как котята, на заднем сиденье.
Тедди предвидел длительные препирательства с Антонией, но та отдала ему Санни без сопротивления.
– Забирайте, – сказала она, – если он вам так нужен.
У Санни на виске темнел пренеприятный синяк, и Тедди сказал:
– Мне следовало бы заявить в полицию. – Но на самом деле он думал лишь о том, как бы поскорее увезти отсюда внука.
Тедди протянул руку, чтобы приласкать Санни, но тот отшатнулся. Лишь со второй попытки, замедлив движения и опустив ладонь книзу, будто перед ним был забитый щенок, Тедди сумел погладить его по коротко стриженной голове и почувствовал, что у него сейчас разорвется сердце.