– Успокойся, – отвечал ему Тедди. – Что-то ты заговорил как актеришка, дамский угодник.
(Или как баба.) Через несколько месяцев Тедди сам «влюбился». Прислушался к зову сердца и оказался в тупике, но не слишком возражал.
Романтический эпизод.
Джулия. Высокая, светловолосая – казалось бы, совершенно не во вкусе Тедди.
– Натуральная блондинка, – подчеркнула она.
– По-моему, я таких пока не встречал, – ответил Тедди.
– А теперь встретил, – рассмеялась она, запрокинув голову.
Эта манера могла бы показаться вульгарной, но Джулии только прибавляла очарования. У нее даже не было привычки закрывать рот ладонью, но, в конце-то концов, зубки у нее были хорошие, сливочного оттенка, даже с перламутровым отливом. («Хорошая наследственность, – говорила она. – И хороший дантист».) Смеялась она много и часто.
Она была школьной подругой Стеллы, и Стелла попросила Тедди «проведать Джулию», когда он будет в Лондоне, что было с ее стороны бескорыстным жестом. «Да смотри не влюбись, – предупредила Стелла (как нарочно). – Она многих свела с ума, да таких, что получше тебя будут». Хотя Стелла вряд ли знавала кого-нибудь получше Тедди.
Тедди не хотел погибать не влюбившись, а коль скоро смерть могла подстеречь его в любую минуту, он, безусловно, сам направил десницу Купидона, который и обеспечил ему роман военной поры. Тедди для этого созрел.
Джулия работала в автотранспортной сфере и водила армейские грузовики. На одежде у нее вечно оставались пятна масла или смазки, а под ногтями чернела грязь. Тем не менее она многим кружила голову. Для нее это было так же естественно, как родиться натуральной блондинкой. Она была из тех девушек, которые всегда сидят за лучшими столиками в ресторане и на лучших местах в театре. Таким девушкам все само идет в руки. Было в ней нечто умопомрачительное, гламурное, что зачаровывало окружающих. Тедди тоже угодил в ее сети. На целую неделю.
После того как они впервые вместе поужинали (и впервые переспали), он устроил себе увольнительную. «К чему терять время, золотко», – сказала она, расстегивая его китель. Она и сама была из тех, кто может устроить себе увольнительную. «У папаши большие связи». Папаша занимал таинственный пост «правительственного консультанта», но его единственное чадо пользовалось неограниченной свободой. Джулия в свои двадцать два года была далеко не ребенком. Мама у нее умерла. «Тоска».
Денег у Джулии было «немерено» – папаша носил титул лорда. Тедди учился в школе с сыновьями титулованных отцов и не робел перед ее высоким происхождением, хотя и невольно ахнул про себя, увидев огромный особняк близ Риджентс-парка – их фамильный «лондонский дом». Помимо этого, ее семье принадлежало «родовое гнездо» в Нортгемптоншире и «поместье» в Ирландии. «Ну и еще парижские апартаменты, куда сейчас вселился какой-то гнусный гауляйтер». Папаша дома не жил, он неотлучно находился в Вестминстере, а у Джулии была своя квартира на улице Петти-Франс.
Лондонский дом во время их знакомства стоял нежилым. Обстановка была нетронута и только накрыта чехлами. С потолков по-прежнему свисали гигантские люстры, тоже обернутые тканью, как неловко упакованные подарки. Ценные картины были занавешены, как зеркала в доме, где траур. В качестве чехлов использовались разномастные покрывала и старое (а также не очень старое) постельное белье. Под вязаным пледом Тедди обнаружил кушетку эпохи Людовика Пятнадцатого, под простыней – великолепный комод Булля в стиле Людовика Четырнадцатого, а под пуховым одеялом – письменный стол, якобы принадлежавший Марии-Антуанетте. Кухонное полотенце скрывало портрет кисти Гейнсборо. Тедди даже забеспокоился о сохранности этих вещей.
– Ты не боишься, что они могут пострадать?
– А чего бояться? – (Такое слово в ее лексиконе отсутствовало; ее преступная беспечность и подкупила Тедди.)
– Они могут достаться грабителям или пострадать при бомбежке.
Джулия пожала плечами:
– У нас такого добра полно.
Проходя мимо небольшого Рембрандта, висевшего под лестницей, Тедди всякий раз приподнимал угол скрывавшей его кисеи. Если что – никто его не хватится, думал он. Заслуживают ли эти беспечные люди таких сокровищ? Прихвати он со стены Рембрандта – и жизнь круто изменится. Правда, он станет вором. Но это уже другая история.
В коридоре висело несколько Рубенсов, Ван Дейк и Бернини, а также масса итальянских сокровищ эпохи Возрождения. Но у него не шел из головы тот небольшой Рембрандт. Тедди мог вынести все, что угодно. Под вазой у двери хранился ключ. Но когда Тедди поддразнивал Джулию насчет отсутствия должных мер безопасности, она только хохотала: «Допустим, но ваза-то тяжеленная». (Так и было.)
– Мне не жалко, бери себе, золотко, – сказала она, застукав его за разглядыванием Рембрандта. – Темное, мутное старье.
– Нет уж, спасибо.
Оплот высокой нравственности.
По прошествии времени он пожалел, что не прибрал к рукам ту картину. Никто бы не поверил, что это подлинный Рембрандт, – и полотно висело бы на дачной стене исключительно ради постыдного удовольствия Тедди. В самом деле, напрасно он не решился. В лондонский дом попала «Фау-2», и Рембрандт пропал навеки.
– Возьми себе, – настаивала Джулия. – К сожалению, я жуткая невежда.
По опыту Тедди знал, что люди, которые себя выдают за одних, на поверку оказываются полной противоположностью тому, что сами о себе заявляют, хотя Джулия оказалась права. Она была махровой обывательницей.
На Петти-Франс они не поехали. Их романтический эпизод протекал в лондонском доме и частично в номере люкс отеля «Савой», постоянно зарезервированном, насколько мог судить Тедди, за Джулией. Там они провели памятную бессонную ночь. Шампанское из винного погреба лондонского дома лилось рекой, они всю неделю пили всласть и занимались любовью на бесценных предметах антиквариата. Тедди поразила мысль, что Джулия, по всей видимости, живет так постоянно.
У нее было идеальное тело, как у греческой богини. Она и виделась ему богиней, холодной, равнодушной, удовлетворенно взирающей на раздираемого псами несчастного Актеона. Нэнси – та не ужилась бы на Олимпе: ей больше подходила роль веселой языческой феи.
– Кто такая Нэнси?
– Моя невеста.
– Ой, золотко, это же чудесно.
Такой отклик вызвал у него легкое раздражение. Ревнивые нотки могли бы добавить пикантности этому приключению. Их роман и в самом деле был только приключением – сердце оставалось непотревоженным. Тедди играл в интрижку. Дело было после Гамбурга, после Бетховена, после гибели Кита, незадолго до Нюрнберга, когда ему просто все было побоку, особенно красивые невежды-блондинки. Но он ценил свободный, разнузданный секс («грязишку», как выражалась Джулия), и впоследствии, вернувшись к более традиционным отношениям, по крайней мере помнил, что значит трахаться от души. Ему претило это выражение, но никакого другого с Джулией не подходило.