– Все, что знаю, – твое, – развел руками старик. – В обмен, как ты сказала, на сохранение тайны.
– Договорились.
– Отлично, – Вейл остановился перед дверью в туннеле. – Но сначала поднимемся наверх.
Кира прочитала табличку на двери.
– Шестой корпус! Это же тот, который вы превратили в больницу.
– Все верно.
– Ноя уже видела больницу.
Вейл открыл дверь.
– Ты не видела ребенка, родившегося сегодня днем. Прошу за мной.
Он пошел по ступенькам, и Кира поплелась за ним, внезапно занервничав. Конечно: новый ребенок – зачем бы иначе ему ходить в Шпиль за шприцем с лекарством? Живот непроизвольно свело судорогой; она провела столько времени в больнице Ист-Мидоу, работая в родильном отделении, среди умирающих детей и воющих от отчаяния матерей, что не могла снова не испытать те же чувства. Но теперь все было по-другому – у Вейла есть лекарство; этот ребенок не умрет. Вот бы еще не знать, откуда оно взялось… Закрыв глаза, Кира представила изможденные увядшие лица партиалов. Держать их в таком состоянии было неправильно, что бы Вейл ни говорил в свое оправдание. «И все же…»
Они вышли в коридор, заперев за собой дверь. Люди спешили туда-сюда, и Кира с ужасом заметила, что большинство их были совершенно счастливы: они смеялись и болтали, и улыбались, прижимая к груди свои драгоценные теплые сверточки. Матери и отцы, братья и сестры. Семьи, настоящие биологические семьи, каких она никогда не видела раньше. Родильное отделение, где она работала, было местом смерти и печали, местом отчаянной борьбы с неумолимым, безжалостным врагом. Здешнее, однако, было обителью надежды и успеха. Кире пришлось на мгновение остановиться, схватившись за стену. «Вот же все, чего я хотела, – подумала она. – То, что я хотела создать дома: то, что хотела принести туда. Надежду и успех. Счастье».
«И все же…»
За всей больничной кутерьмой Кира явственно различила звук, который знала слишком хорошо: стон умирающего младенца. По своему богатому опыту она могла точно предсказать, как станет развиваться болезнь, как будет сжигать малыша минуту за минутой. Если ребенок родился всего лишь несколько часов назад, как говорил Вейл, РМ сейчас развивался в его кровотоке. У малыша уже температура, пока не смертельная; вирус еще неторопливо размножался, захватывая клетку за клеткой, изготавливая все новые частицы, выедая крошечное тельце изнутри, пока, в конце концов, – возможно, завтра, – ребенок буквально не изжарит себя заживо в борьбе с болезнью. На этой ранней стадии боль можно облегчить, температуру держать под контролем, но остановить процесс невозможно. Без феромонного лекарства смерть неизбежна.
Вейл направился по коридору в сторону крика, вежливо кивая попадавшимся по пути людям. Кира безвольно шла следом. Это то, что он хотел ей показать? Лекарство в действии, спасающее невинную жизнь? Непонятно, чего он надеялся этим достичь: прожив столько лет без лекарства, она уже знала ставки, возможно, лучше него самого. Ничто не поколеблет ее мнения о плененных партиалах и не поможет купить ее молчание или согласие. Вейл толкнул последнюю дверь, вошел в палату, и Кира увидела, как мать чуть не упала в обморок от радости при виде его. Отец, равно благодарный и обеспокоенный, с энтузиазмом пожал доктору руку. Вейл бросил пару ободряющих слов и улыбнулся, готовя шприц, а Кира встала у стены, глядя на пронзительно визжащего в колыбельке младенца. Родители проводили ее взглядом, но быстро выбросили из головы, отдавая все внимание ребенку. В том, как они глядели на него, Кира узнала Мэдисон и Хару. Да и всех родителей, каких ее довелось увидеть.
«Не важно, – подумала она. – Тому, что делают с теми несчастными в подвале, нет оправданий. Если бы эти родители знали, как страдают живые, дышащие, разумные существа, радовались бы они так при виде лекарства? Приняли бы его?» Ей хотелось рассказать им, поведать всю правду, но она застыла, будто замороженная.
Вейл закончил приготовления к инъекции и повернулся к родителям, жестами попросив их выйти в коридор.
– Пожалуйста, – тихо сказал он, – нам нужно на минутку уединиться с вашим ребенком.
Глаза матери расширились от ужаса.
– С ним все будет в порядке?
– Не беспокойтесь, – заверил ее Вейл, – это займет буквально минуту. – Люди явно не хотели покидать малыша, но доверяли доктору и после еще одной мягкой просьбы вышли за дверь, бросив озадаченный взгляд на Киру. Вейл закрыл за ними дверь и, держа шприц в руках, повернулся – не к ребенку, к Кире, протягивая ей лекарство, словно дар.
– Я говорил тебе, что управляю этими людьми, даруя им то, чего они хотят, – напомнил он. – А теперь делаю то же самое с тобой. Возьми его.
– Я не хочу вашего лекарства, – бросила Кира.
– А я предлагаю тебе не лекарство, – спокойно сказал Вейл. – Я предлагаю тебе выбор: жизнь или смерть? Ты этого хочешь, так ведь? Решать за каждого, что добро, а что зло, что допустимо, а что непоправимо. – Он подошел ближе и снова протянул ей шприц, неся его, будто чашу Грааля. – Порой помощь одному означает ущерб другому. Нам это не нравится, но мы вынуждены это делать, потому что альтернатива еще хуже. Я взял десять жизней, чтобы спасти две тысячи: как мне кажется, ни одно государство не могло и надеяться на лучшее соотношение. У нас нет преступности, мы не испытываем ни нищеты, ни страданий, за исключением тех десяти. И меня. – Он снова протянул ей шприц. – Если ты уверена, что лучше знаешь, сколько стоит одна жизнь или другая, если чувствуешь себя вправе решать, кому жить, а кому умереть, то сделай это. Спаси этого младенца или приговори его к смерти.
– Но это несправедливо.
– Когда выбор делаю я, это так же несправедливо, – резко возразил Вейл. – Но его все равно приходится делать.
Кира посмотрела на шприц, потом – на хнычущего ребенка, на дверь, за которой ждали родители.
– Они узнают, – хрипло прошептала она. – Узнают, что я выбрала.
– Конечно. А ты что, думаешь, твой выбор как-то зависит от того, кто о нем узнает? Мораль работает иначе.
– Я так не говорила.
– Так выбирай.
Кира снова уперлась взглядом в пол.
– Зачем же вы отослали их, если они все равно узнают?
– Чтобы их крики не мешали нашей дискуссии, – объяснил Вейл. – Делай свой выбор.
– Я здесь не хозяйка.
– Десять минут назад, когда ты поучала меня, что мои действия – зло, тебя это не волновало. Ты требовала, чтобы я отпустил партиалов. Что изменилось?
– Вы знаете, что! – выкрикнула Кира, показывая на плачущего ребенка.
– А изменилось то, что твоя возвышенная высокоумная мораль внезапно столкнулась с последствиями. Они есть у каждого варианта. Мы имеем дело с самой что ни на есть реальной угрозой вымирания человечества, и это делает наш выбор тяжелее, а последствия ужаснее. И порой, когда ставки так высоки, выбор, который ты никогда бы не сделал раньше, который ты бы даже рассматривать не стал при других обстоятельствах, становится единственно морально оправданным. Единственным поступком, который ты можешь совершить, чтобы и дальше выносить самого себя по утрам. – Он вложил шприц ей в руку. – Ты назвала меня тираном. А теперь убей это дитя или стань тираном сама.