– Ты не обязана идти.
– Тогда ты угробишь себя, – снова взвилась партиалка. – А если ты – ключ к отмене срока действия, то это одно и то же.
– Значит, пошли с нами, – улыбнулась Кира. – Мы справимся, Герон, клянусь. Все, что делал Совет, каждая формула, которой они пользовались, любой геном, когда-либо созданный ими, – все это где-то там: ждет, что мы его отыщем. И мы найдем, и вернемся с этими знаниями, и спасем всех. Обе стороны.
– Обе, – буркнула Герои. Она глубоко вздохнула. – Нас или людей. Тогда рви когти, милая, потому что, если будет выбор «либо – либо», уверяю тебя: это будем мы. – Партиалка развернулась и вышла, гордо подняв голову. – Если идем, так пошли: каждая минута, что мы тут прохлаждаемся, – это еще одна смерть дома.
Кира тоже глубоко вздохнула, все еще переполняемая адреналином. Афа, глядя вослед Герои, громко высказался:
– Мне она не нравится.
– Это наименьшая из ее проблем, – устало произнесла Кира и повернулась к Сэмму: – Ты был чудовищно молчалив все это время.
– Ты знаешь мое мнение: я верю тебе.
Кира почувствовала, как подступают слезы, и поспешно вытерла глаза рукавом.
– Почему? – она шмыгнула носом. – Я часто бываю неправа.
– Но если есть хоть мало-мальски возможный путь к цели, ты сдвинешь горы, чтобы пройти этим путем.
– Послушать тебя, все так просто.
Сэмм выдержал ее взгляд.
– Просто – не значит легко.
– Надо сперва позвонить домой, – вступил Афа. – Тот парень, с которым ты все разговариваешь, – надо сообщить ему, что мы задерживаемся.
– Нет, – отрезал Сэмм, вставая. – На нас только что напали. Понятия не имею, был ли у них тут сторожевой пост, или они шли за нами, но так или иначе мы в большей опасности, чем думали, и не можем позволить, чтобы кто-то еще знал, что мы даже просто живы, а тем более, что продолжаем поход.
– Но нам не обязательно говорить, где мы, – попробовал спорить Афа. – И можно использовать кодовые имена. Например, Морторк – это тоже тип отвертки.
– Нет, – решительно произнесла Кира. – Все, что мы скажем, будет избыточным, будет подсказкой. Мы выступаем, и выступаем тайно. – Она посмотрела на экран в руках, потом засунула его в рюкзак. – И прямо сейчас.
Руины аэропорта имени Джона Кеннеди были окружены широким кольцом плоской, без единого бугорка, взлетно-посадочной полосы. При подготовленной атаке на бронемашинах это пространство преодолевалось легко, но таковых в мире почти не осталось, а у боевиков доктора Морган не было вовсе. Голос удерживал аэропорт против Сети с горсткой наводчиков и снайперов, а теперь повстанцы и Сетевики вместе готовились оборонять его от партиалов.
Маркус, нервничая, ступил на открытое пространство, молясь, чтобы обороняющиеся распознали в нем человека. И чтобы они вообще стали заморачиваться распознаванием.
Подъездная автострада аэропорта была взорвана вместе с 8-м терминалом, чтобы лишить наступающих последних укрытий. Направившись прямо к терминалу 7, Маркус видел в тени снайперов, которые медленно «вели» его прицелами.
– Стой там, – скомандовал голос. Маркус остановился. – Брось оружие.
– У меня его нет.
– Тогда брось все остальное.
Багаж парня был невелик: только рюкзак твердокаменных конфет и пара бутылок воды. Он поставил их на землю и отступил, протянув пустые руки.
– Повернись кругом, – поступила команда. Маркус снова подчинился.
– Только худой подросток-мексиканец, – прокричал он. – Ой, постойте! я забыл. – Он вытащил из кармана джинсов сложенный листок бумаги и огрызок карандаша, поднял их, показывая, и аккуратно положил рядом с рюкзаком.
– Ты что, смеешься над нами? – буркнул голос.
– Ага.
Последовало долгое молчание, но, наконец, Маркус увидел в дверях человека, жестами приглашавшего его войти. Парень потрусил туда, обнаружив внутри солдат Сети, ждущих за пулеметами. Он нервно оглядел их.
– Ребята, вы ведь люди, правда?
– До последней бьющей партиалов клеточки, – усмехаясь, проворчал солдат. – Ты Деларозин?
– Что?
– Сенатор Делароза, – пояснил вояка. – Ты работаешь с ней? У тебя сообщение?
Маркус нахмурился:
– Погодьте, она что, до сих пор… – Он вспомнил встречу с Деларозой в лесу, когда они с Хару отступали под натиском первой волны партиалов, а бывшая арестантка пряталась в лесу, расстреливая разведотряды наступавших. – Она до сих пор сражается с партиалами?
– При полной поддержке Сети, – подтвердил солдат. – И чертовски хорошо сражается.
Маркус задумался над его словами; в его воспоминаниях она больше была террористкой, чем борцом за свободу. «Думаю, мы дошли до той стадии, когда эти понятия сливаются, – подумал он. – Когда положение становится столь отчаянным, сгодится любой…»
«Нет, не пойдет, – решительно возразил он сам себе. – В конце войны мы не должны быть хуже, чем были в ее начале».
– Я просто парень, – сказал Маркус вслух. – Ни сообщения, ни доставки чего-то особенного, ничего.
– Укрытие для беженцев внизу, – проворчал первый солдат. – Постарайся не жрать слишком много, мы не такие богатые.
– Не беспокойтесь, я не останусь надолго. Я так понимаю, мне вряд ли удастся поговорить с сенатором Товаром?
Солдаты переглянулись, потом первый снова посмотрел на Маркуса.
– Мистер Мкеле взял за правило допрашивать всех новоприбывших. Можешь сперва поговорить с ним. – Они повели Маркуса через аэропорт, почти сразу же нырнув в систему подземных переходов, ведущих в разные стороны. Маркус удивился, увидев в подвале целый лагерь беженцев; как оказалось, не ему первому пришло в голову бежать сюда.
– А партиалы не знают, что вы здесь? – спросил парень. – Они бы что угодно отдали, лишь бы заграбастать это место.
– Посылали как-то пару разведотрядов, – признал солдат. – Пока нам удается быть большей морокой, чем мы заслуживаем.
– Долго это не продлится.
– С флангов их непрерывно беспокоит Делароза. И другая группировка партиалов. Так что пока их главным силам не до нас.
Маркус кивнул:
– Именно поэтому я здесь.
Солдат подвел его к маленькому кабинету и постучал. Маркус узнал голос Мкеле, приглашавшего войти. Провожатый открыл дверь:
– Новый беженец. Говорит, ему есть что сказать Сенату.
Мкеле поднял взгляд, и Маркус почувствовал короткую вспышку озорной гордости при виде удивления в глазах начальника службы безопасности. – Маркус Валенсио? – удивить человека, гордившегося тем, что он знал все, – действительно, впечатляющее достижение.