Проснулась я в кромешной темноте. Осторожно, на ощупь, нашла шнур и выключатель, включила торшер возле дивана. Электронные часы показывали семь вечера. Я решила принять ванну и, пока набиралась вода, пошла на кухню ставить чайник. В холодильнике отыскались, как в песне, два кусочка вареной колбасы, в хлебнице обнаружилась скукоженная горбушка черного хлеба. Вот она, жизнь холостяцкая…
Я ведь знала, что потом будет именно так — сожаления, угрызения совести, пустота в душе, — когда мечтала о нем. Да еще все вышло как-то банально — переспали по пьянке. Совсем не этого я хотела. Ну ладно бы с кем-то другим, но не с Никитиным, который всегда мне казался чуть ли не богом. Понятное дело, он меня не любит, просто ему нужно было утешиться с кем-то, снять стресс, может быть, отомстить своей жене. Хорошо, утешился — зачем тогда уговаривать меня остаться? Из джентльменской вежливости? Нет, его вежливости я точно не вынесу!
Но где-то в глубинах неподвластного мне подсознания уже запечатлелось воспоминание о наслаждении. Мы занимались любовью в пьяном угаре, и в этом было что-то первобытное, животное. Потом уснули в изнеможении, потому что уже не было сил идти в душ. Я почему-то всегда считала, что испытывать оргазм можно только на белоснежной крахмальной простыни, после символического ужина с шампанским при свечах и долгой прелюдии. Впрочем, если бы тогда, по весне, когда мы пили пиво на скамейке и Никитин уговаривал меня не увольняться… я клянусь: захоти он — отдалась бы ему средь бела дня, на лавочке, после бутылки пива.
Как там говорят: не буди лиха, пока тихо? Поаккуратнее с мечтами, они иногда сбываются… Ну вот, теперь я знаю, как он целуется, какой он в постели и какая он сволочь. Я закрыла воду в ванне, разделась и погрузилась в густую ароматную пену, стараясь смыть свой ночной позор.
Утром, двадцать пятого декабря, я пришла на работу в приподнятом настроении. Дело в том, что вчера мне удалось-таки купить, совсем недорого, дивной красоты платье, и проблема с прикидом для корпоративной вечеринки, до которой — о ужас! — оставалось три дня, была решена. У меня есть платье! А это, согласитесь, немало.
Но радость от приобретения шикарного вечернего туалета была бы неполной, если бы не еще одно счастливое событие, которое внесло в мою мятущуюся душу покой и умиротворение. Всеволод, мой злой гений, мучитель, гонитель и сатрап, наконец-то разродился. На двенадцать дня мы назначили задаток, чему я была несказанно рада.
Надо ведь мне хоть чему-то радоваться! А то в свете недавних событий настроение у меня вчера было, прямо скажем, суицидное. Никитина я избегала. Вчера специально пришла в агентство к самому открытию офиса, даже минут десять потопталась на крыльце, как бездомная собачонка. И все для того, чтобы, пользуясь Васиным отсутствием, переставить лоток с документами на другой стол. Я надеялась, что так мне будет проще жить и работать, и попросилась к Андрюшке Туманову, так как и у него за столом было свободное место. Туманов очень удивился, но ничего по этому поводу не сказал.
От перемены места легче мне, откровенно говоря, не стало. Весь день меня преследовало чувство жгучего стыда и вины, всюду мерещились косые взгляды коллег. А еще мне казалось, что обо мне теперь чешут языки по курилкам и кухням, словом, пришла пора мне обращаться за помощью к психиатру. В таком вот состоянии, близком к помешательству, я и отправилась вчера на показ с моим драгоценным Севочкой, и — о чудо! — его полностью устроил этот, уже одиннадцатый по счету, вариант. Впрочем, возможно, ему просто наскучило мое общество, да и сам он изрядно утомился.
Итак, настроение у меня сегодня было на подъеме. Я достала из сумки плитку шоколада и пошла на кухню.
Там баба Лиза, естественно, Надежда Леонидовна и Вика Лебедева, прехорошенькая блондиночка двадцати пяти лет, пили чай. Я присоединилась к ним, поздоровалась.
— Привет, — ответила Вика, двигаясь, чтобы освободить для меня местечко за столом.
— Как дела, Викусик? — бодро поинтересовалась я, насыпая в свою чашку растворимый кофе и предлагая всем шоколад.
— Ой, даже не спрашивай! Меня эти сумасшедшие людишки просто доконали! — воскликнула Лебедева.
— Это которые?
— А ты разве не знаешь, что у меня вчера произошло во время сделки?
— Да нет, я как-то не в курсе.
— Ой, это просто дурдом! На той неделе появилась у меня клиентка. Так-то, ты знаешь, вполне приличная тетечка. Пришла и говорит: «У меня есть шестьсот тысяч. Что я могу себе позволить за эти деньги?» Ну я ей: «Только комнату». Посмотрели мы с ней несколько вариантов, она повздыхала и говорит: «Нет, Вика, я комнату не хочу. Мне нужно отдельное жилье. Но ипотеку я не потяну». Ладно. Предложила я ей участок за четыреста восемьдесят.
— Нет, я бы ни за какие коврижки не стала жить в частном доме, — вмешалась Эльза Фридриховна, наливая себе чаю.
Вика между тем продолжала:
— Она съездила, посмотрела этот участок… все ей понравилось, даже удалось сторговаться с хозяевами до четырехсот пятидесяти тысяч. На следующий день, то есть вчера, пришли они все на сделку, — мы решили это дело провернуть без задатка. Ой, господи, она достает из сумки пачку денег, швыряет ее на стол и говорит нам с апломбом: «Здесь ровно восемьдесят тысяч. Больше у меня нету. Ваш участок и этих денег не стоит». Представляешь? Я чуть со стыда не сгорела!
Я молча кивнула, мол, представляю.
— Видела я эту твою покупашку, — сказала Надежда Леонидовна. — И правда, не скажешь, что у нее «кукушка» сломана.
— И что вы думаете… сегодня утром, не успела я зайти в офис, звонит телефон. Я трубку беру — она! «Доброе утро, Виктория Николаевна. Я решила купить коттедж в черте города за два с половиной миллиона. Какие у вас в агентстве есть предложения на эту сумму?» — Вика развела руками.
Из всех услышанных мной когда-либо риелторских баек и историй, Викины мытарства, иначе их и не назовешь, отличались особым трагизмом. То на показе продавец выставит ее вон, чтобы увести покупателей, то какие-то люмпены придут смотреть квартиру за пятьсот тысяч долларов… Но я-то знала, что дела у нее идут совсем не плохо. Она в целом хорошо зарабатывала, ездила в отпуск за границу и копила на машину. Работали у нас люди, которые, в сравнении с ней, выражаясь простым языком, хрен без соли глодали, но тем не менее смотрели на подобные житейские неурядицы с большим оптимизмом. А что делать? Такая у нас, у риелторов, судьба — то пусто, то густо. Наша служба и опасна и трудна…
Пока я ополаскивала чашку, размышляя о своем, ко мне подкралась Надежда Леонидовна.
— Аллочка, я что-то не пойму, а чего ты от Василия Андреевича сбежала? — спросила она с совершенно очаровательной, поистине детской непосредственностью.
Чтобы не нахамить сгоряча Надежде Леонидовне, я быстренько смоталась под предлогом жизненно важного звонка, которого якобы ожидала с минуты на минуту.
Ну, следует сказать, накаркала. Времени было около десяти утра, как вдруг мне позвонил Сева.