– Он убил Энцу и Кирсу! – выкрикнул Кальхадо. Наемники уже осмотрели тела копейщиц и, конечно, им в голову не пришло, что вторую из них прикончил я. – Сколько бы нам ни заплатили за него в Фенуе, теперь ему придется издохнуть. Кровь за кровь!
– Кровь за кровь! Кровь за кровь! – нестройным хором поддакнул отряд.
– Что Энца и Кирша мертвы, вернее не бывает, – подтвердил главарь. – Это пришкорбно. И кригариец готов убивать еще. Не только меня, а вшех, кто угодит под его меч прежде чем вы убьете его шамого. Однако новых шмертей можно ижбежать. Верно я толкую, ван Бьер?
– Верно, Бурдюк, – отозвался тот. – Я тоже не намерен никого убивать, если мы с вами распрощаемся по-хорошему. Но как это сделать? Я не могу прикрываться тобою дни и ночи напролет. Твои люди пойдут за нами следом и при первой же удачной возможности всадят мне в спину стрелу. И ты уже не дашь клятву, что вы отпустите меня с миром. Твой отряд только что воззвал к кровной мести, а это не пустые слова. Отныне твой приказ о моем помиловании – даже временном, – не имеет для отряда силы… Впрочем, ты сам не хуже меня об этом знаешь. Вот и выходит, что наши переговоры зашли в тупик, даже не начавшись.
– И на какое чудо ты уповаешь, раж до ших пор не отрежал мне башку? – осведомился Аррод.
– Не на чудо, а на одного человека, – уточнил Баррелий. – Большого сердитого человека, который хотел стать кригарийцем и задирал меня аж от самой Дырявой скалы.
– Да, это был я, закопай тебя Гном! – взревел Ярбор. – Я – Ярбор Трескучий! А ты, трусливый шакал, так и не принял мой вызов! Из нас двоих это меня надо называть кригарийцем, а не тебя!
– Я не желал драться с тобой, потому ты всегда выбирал для этого неудачное время, – напомнил Пивной Бочонок. – Но сегодня я готов передумать. Если, конечно, у тебя не пропало желание помахать секирой в круге для поединков.
– Не верю своим ушам! Ишь ты, как запела эта крыса, стоило нам загнать ее в угол! – осклабился гигант. – Эй, вы все это слышали или только я один? Пивной Бочонок желает биться с Ярбором Трескучим, потому что это единственная достойная смерть, которую он может от нас получить!
– Ну так что скажешь, Ярбор? – повторил монах. – Бой до смерти между мной и тобой. Побеждаешь ты – выполняется твое условие. Побеждаю я – выполнятся мое. Никакой пощады – в круг входят двое, а выходит один. Или никто, если вдруг удача отвернется от обоих.
– Да-а-а!!! – еще громче взревел Ярбор, потрясая секирой. – Да, закопай тебя Гном! Первые достойные слова, которые ты произнес за все это время, ничтожество!
– Спасибо, большой сердитый человек! Именно это я и хотел от тебя услышать, – ответил Баррелий. – А что скажет твой любезный командир? Неужели запретит?
– Не жапрещаю. Поддерживаю. Деритешь, уж коли вы оба жаждете крови! – буркнул главарь. Судя по его тону, ему был не по нраву такой выход. Сильно не по нраву. Но иного пути остаться в живых и не рассориться с Трескучим у Аррода не было, и ему волей-неволей пришлось идти у Баррелия на поводу.
Зато прочие наемники единодушно разразились криками одобрения. И хоть это были не те крики, что меня радовали, все же я ощутил некоторое облегчение. Кажется, ван Бьер добился, чего хотел – раззадорил гиганта на драку. Вот только на что он вообще рассчитывал, хотелось бы знать? После многодневного пьянства и сидения в цепях круг для поединков был последним местом, где кригарийцу следовало появляться. А тем более выходить против столь могучего противника…
– Но ты не можешь биться с Трескучим на равных! – напомнил я ван Бьеру после того, как он отпустил Бурдюка и нас окружила толпа ощетинившихся копьями наемников. – У тебя же отнимается нога! Да и сам ты выглядишь, уж извини, будто пропойца после двухнедельного запоя?
– Почему «будто»? Я и есть пропойца, который не просыхал больше недели, – мрачно отшутился Пивной Бочонок. – Вот почему мне нужно размяться и немного протрезветь.
Гнев, который Ярбор грозил обрушить на любого, кто посмеет сорвать поединок, служил гарантией, что нас до той поры и пальцем не тронут. И все же Баррелий держал меч наготове, так как не испытывал доверия к бывшим собратьям по ремеслу.
– Итак, кригариец, думаю, пришло время обговорить ушловия вашего поединка, – обратился к нему Аррод. Потрепанный взбунтовавшимся пленником, он уселся на ящик, а отрядный лекарь Догги занимался его ранами.
– Мои условия просты, – ответил монах. – Побеждаю я – вы позволяете мне и Шону уйти. Никакого преследования, никакой мести. Побеждает Трескучий – он получает право называться кригарийцем и мою голову. И вы также позволяете Шону уйти, забыв о нем навсегда. Как по мне, это более чем справедливо.
– А по мне – нет, – возразил Бурдюк. – У меня вштречное предложение: вы деретешь, но даже ешли ты выиграешь, то никуда не уйдешь. Жато Шон получит швободу и наше прощение неважно, победишь ты или проиграешь. Короче говоря, ты жавоюешь Шону помилование одним лишь учаштием в этом бою. Но шам умрешь так или иначе. Вот она – иштинная шправедливошть… ешли, конечно, тебе и вправду дорога жижнь этого парня.
– Вот как? – усмехнулся Пивной Бочонок. – Значит, я спасаю жизнь Шону, принося в жертву свою? И почему я не удивлен, Бурдюк, слыша от тебя такое!
– То ешть ты не желаешь пожертвовать шобой ради ребенка?
– Может, и впрямь когда-нибудь пожертвую, кто знает, – пожал плечами ван Бьер. – Но не сегодня, ты уж извини. Потому что не только я, но и Трескучий будет против твоего гнусного предложения.
– Я?! – наморщил лоб великан. – Да нет, я не возражаю. С чего бы вдруг мне быть против?
– С того, что если я так и так умру, то какой резон мне биться с тобой в полную силу? Наоборот, для меня будет намного выгоднее поддаться тебе и умереть в славном поединке, чем быть разорванным на куски твоими приятелями.
– У-у-у… Э-э-э… Так это… Ну как бы… – Лоб Ярбора наморщился еще сильнее. Но вскоре до него дошел смысл кригарийских слов, и он, повернувшись к главарю, запротестовал: – А ведь кригариец прав! Условия и правда поганые. И для него, и для меня. Надо их пересмотреть – не хочу, чтобы он нарочно мне проигрывал!
– Да пропадите вы пропадом! – выругался Бурдюк. Но Трескучий буравил его недовольным взором, и он, не найдя, чем возразить, умолк и призадумался.
– Послушайте, Аррод, и ты, Ярбор! – обратился к ним помалкивавший доселе Шемниц. – На кой вам сдались эти поединки и прочие игры, когда у нас на кону такой куш? И он практически уже ваш! Просто убейте кригарийца и дело с концом! Мало ли, что вы ему пообещали! Убейте его и не забивайте головы ерундой – все равно никто кроме здесь присутствующих никогда об этом не узнает.
Не исключено, что Бурдюк, поразмыслив, прислушался бы к этому дельному совету. Но Трескучему он пришелся не по душе.
– Ерундой?! – вскипел он. – Вы сказали, что это – ерунда?! Не лезьте не в свое дело, полковник! Не вам, предателю, учить нас, как нам жить. Вы продали свой легион за золото, но мы – это не вы! Мы воюем за золото и любим торговаться, но наши законы крепче и честнее ваших. И если мы заключили сделку, этот договор будет во много раз крепче присяги, что вы дали своему тетрарху.