– И затем ты убил Гириуса… Или это сделали сами наемники?
– Опять ты со своей жаждой крови! – Баррелий устало вздохнул. – Никто заклинателя молний и пальцем не тронул. Я велел ему уносить ноги, и он побежал. А в какую сторону – одному его богу известно. Но сюда он не вернется, это точно. Ума не приложу, куда вообще ему сегодня податься. Если он пойдет в Феную, наемники догонят его и убьют, ведь им не нужен свидетель-курсор, который при первой же возможности донесет на них фенуйскому Капитулу. А для путешествия на север у Гириуса нет ни еды, ни сил. Даже если он поймает одну из сбежавших лошадей, его все равно прикончат или горы, или Скорбящий лес.
– Зато у нас теперь всего вдосталь: и еды, и воды, и оружия, и лошадей, и золота. Да вдобавок целый город теперь в нашей власти! Еще вчера мы с тобой ползали в грязи, а сегодня превратились в настоящих королей, – заметил я, правда, слишком уж безрадостно.
– Верно подмечено, – усмехнулся Пивной Бочонок. В отличие от меня, ему наше положение дел казалось не столь безнадежным. – Только почивать на лаврах нам пока рановато. Для начала поймаем лошадей и на уцелевших повозках перевезем золото в какое-нибудь укромное место. В городе таких много, надо только пойти к Рору и попросить его разобрать плотину. А затем мы с тобой сядем и будем ждать. И если подмога от генерала Брасса так и не объявится, возьмем повозку и поедем обратно на север, ибо что нам еще остается?
– То есть вернемся на войну?
– Я провел на войне больше половины своей жизни, парень. И пропускать нынешнюю тоже не намерен, – развел руками кригариец. – Хотя, конечно, как я уже говорил: тебе такой судьбы я не желаю. И отправлю тебя в Тандерстад при первой же возможности. Ты потерял свое наследство, но твой отец все равно оставил тебе кое-что ценное – образование. Так что дорожи этим подарком пуще всего на свете. И не дай скормить себя воронам, издохнув с выпущенными кишками на поле брани.
– Наверное, ты прав. Ты и Ойла, которая желала мне того же самого, – горестно вздохнув, сдался я. Пережитые нами злоключения будоражили мне кровь, но я не испытывал удовольствия от такой суматошной жизни. Особенно после того, как эта жизнь погубила лучшую девчонку из тех, с которыми я был когда-либо знаком.
Я подошел к мертвому Шемницу и подобрал обломок его меча. Даже не знаю, зачем я так поступил, ведь прикасаться к этой штуке было столь же мерзко, как к ядовитой змее. Но, видимо, в глубине души я хотел еще раз наказать себя за смерть Ойлы, прежде чем ван Бьер швырнет труп ее убийцы и его оружие в реку. Наказать не телесной болью, но душевной, что была уже не столь мучительной для труса вроде меня.
– И как? Теперь полегчало? – осведомился наблюдающий за мной Баррелий.
– Нет. – Я помотал головой. – И, наверное, никогда не полегчает. Но ты был прав: я не стану из-за этого прыгать с утеса в море. Может, так было бы лучше, но… что-то не хочется.
– Ну и правильно, – ухмыльнулся в усы кригариец. – Если не можешь сбросить с сердца камень, то пускай он там и лежит – авось сам когда-нибудь свалится. А не свалится, и Гном с ним. Есть люди, у которых на сердце скапливаются целые горы камней и ничего – многие из них даже до старости доживают… Эй, куда это ты направился?
– Жрать охота, – Я бросил обратно на землю обломок меча и потопал к уцелевшим повозкам. – Пойду найду и разогрею какую-нибудь еду… Ты со мной или как?
– О, да ты и мертвого уговоришь! Что ж, идем, раз приглашаешь, – почесав в затылке, не стал отказываться ван Бьер. – А если там вдруг отыщется бутылочка «Сельзитского пурпура», и вовсе чудесно. Вот ведь дырявая моя память: мы с полковником так задушевно напоследок поболтали, а спросить его о том, где он прячет свое вино, мне даже в голову не пришло!..