Знакомый полупрозрачный утренний свет с дымкой по краям коснулся век Ольги Александровны и безошибочно сообщил ей, который час. Опять не спится, каждый день одно и то же. Она неподвижно лежала, вытянувшись на кровати, и пыталась поймать за хвост ускользающий сон. Какое-то время по привычке ждала, когда начнут бить напольные часы в гостиной, но потом вспомнила вчерашнюю суету и заулыбалась. Воспоминания были отрывочными, будто после весёлого праздника с шампанским и танцами, как случалось порой в молодости.
Ольгу Александровну на мгновение охватило чувство неловкости за содеянное, но она быстро взяла себя в руки и, повернувшись на бок, плотнее зажмурила глаза. Она всё правильно сделала, не о чем жалеть. Зыбкую утреннюю тишину привычно нарушил заунывный звук первого троллейбуса, а вслед за ним гулко зарокотал мусоровоз. Странно, но сегодня он звучал несколько по-другому: к недовольному басовитому ворчанию большой машины прибавилось не слышное ей доселе шипение и бульканье, будто шалун-мальчишка выдувал из соломинки воздух в стакан с водой. Такое мерное бульк-бульк-бульк, а потом — хриплое, скрежещущее дыхание, как у старика-астматика.
Ольга Александровна удивлённо поднялась на кровати. Спать ей больше не хотелось, её необыкновенно занимали подозрительные звуки. Пожилая женщина неслышно коснулась босыми ногами пола и на цыпочках подошла к окну. Да нет, всё как обычно: стоит машина с шершавым кузовом, вот открылась дверь, вышел мужчина в грязном сером жилете, громко хлопнул дверью и почесал поясницу. Никакого хрипения и бульканья, только монотонное рычание холостых оборотов двигателя.
Но вот звук повторился вновь, еле слышный, по-прежнему булькающий, а теперь ещё и со свистом. Ольга Александровна обернулась и вдруг поняла, что доносится он не с улицы, а из соседней комнаты. Пожилая женщина спешно надела домашние туфли, накинула халат и пошла в гостиную, где находилась дверь в спальню дочери.
Звуки затихли, и Ольга Александровна какое-то время в нерешительности стояла у закрытой двери, прислушиваясь. «Войти или нет? Что там у неё такое?» Вот она несмело потянула за ручку, заглядывая в приоткрывшуюся щель, и в унисон со скрипом старого ссохшегося дерева ей навстречу пронёсся долгий сиплый стон.
«Душа отлетела», — услышав его, подумала Ольга Александровна, и сразу же, в подтверждение своих мыслей, почувствовала робкое движение воздуха у лица. Она перевела взгляд на кровать дочери и увидела, как та вдруг вытянулась и распрямилась под одеялом, стала будто выше ростом и похудела. Её левая рука, побелевшими пальцами вцепившаяся в ночную сорочку на груди, ослабла и, гулко хрустнув суставом, безвольно свесилась с кровати. Голова запрокинулась назад, растягивая шею, и подбородок заострившимся треугольником неподвижно уставился в потолок. Лица не было видно, но тело застыло и больше не шелохнулось.
Ольга Александровна зачем-то подобрала подол халата, словно входила в воду и боялась замочить одежду. Переступая с носка на пятку, она сделала несколько осторожных шагов по направлению к кровати дочери, вновь остановилась на мгновение и опять пошла, поднимаясь на носочки и комкая полы халата в руках. Поравнявшись с изголовьем кровати, она застыла на месте и затаила дыхание, не в силах заставить себя заглянуть в мёртвое лицо дочери. Наконец, она собралась с духом и склонилась над телом, перегнувшись через край кровати. Её глаза расширились от ужаса, как будто она смотрела в бездну. Да, это была её дочь Наташа или кто-то, очень похожий на неё, надевший на себя неподвижную пластилиновую маску и оскалившийся беззубым ртом. Ольга Александровна бросила взгляд на тумбочку: так и есть, вставные челюсти Натальи Николаевны мирно покоились в стакане, за ночь успев обрасти крошечными пузырьками воздуха. Высоко задранное к потолку лицо как будто усмехалось, узнав только одному ему открывшуюся тайну, неведомую тем, кто продолжает жить. Ольга Александровна впервые видела смерть так близко, и она ужаснула её.
Пожилая женщина ничего не почувствовала, кроме отвращения и страха перед этим безжизненным телом. Когда спало первое оцепенение, и она успокоилась, страх сменился любопытством, которому Ольга Александровна не смогла противиться. Она дотронулась до плеча дочери и начала её тормошить, но плечо тяжело пружинило в ответ на прикосновение, проваливаясь и безвольно возвращаясь в исходное положение. Тогда она вплотную приблизила щёку к полуоткрытому рту, и, не ощутив дыхания, повернула голову и заглянула в лицо дочери. Она беззастенчиво его рассматривала, словно хотела запомнить. От былой одутловатости не осталось и следа, кожа натянулась и разгладилась, острыми дугами проступили скулы, и глубокие морщины, успевшие избороздить его при жизни, загадочным образом исчезли.
«Так вот как я буду выглядеть, когда умру… Выходит, не так уж страшно», — вдруг подумала Ольга Александровна, не в силах оторваться от созерцания жуткого, но одновременно завораживающего зрелища. Через несколько минут она всё же пришла в себя, в последний раз оглядела тело дочери и погладила её по голове. Выйдя из комнаты, пожилая женщина плотно закрыла за собой дверь и задумчиво оглядела опустевшую после вчерашней распродажи гостиную: ни часов, ни стола, ни стульев — даже присесть некуда. Её взгляд упал на старое кресло-качалку у окна, полуприкрытое занавеской. Его Ольга Александровна не пыталась всучить вчера Аркадию Вениаминовичу, вовремя вспомнив, что на этом кресле любил сиживать отец, когда хотел побыть один и подумать. Пожилая женщина выдвинула кресло-качалку на середину комнаты, спинкой к злосчастной двери, и с осторожностью погрузилась внутрь. Старая мебель приветливо и уютно скрипнула под её весом и принялась ласково убаюкивать хозяйку: всё хорошо, всё будет хорошо.
Ольга Александровна долго сидела в кресле, погружённая в свои мысли. Словно молчаливый страж, она берегла покой так быстро и тихо ушедшей из жизни дочери. Она по-прежнему ничего не чувствовала: ни жалости, ни сожаления, ни боли. Слёзы не щипали глаза, их не было вовсе: Ольга Александровна ждала их, но они так и не пришли. Сердце, поначалу бившееся толчками от пережитого волнения и физических усилий, постепенно успокоилось под мерное покачивание кресла. «Как удобно! Умели же раньше делать мебель…»
Ольга Александровна вдруг вспомнила, как давным-давно, когда была совсем маленькой девочкой, впервые поняла, что умрёт. Закутавшись в одеяло, она с ужасом представляла, что на деревьях вновь набухнут и зазеленеют почки, ласточка совьёт гнездо под крышей сеновала, кухарка Матрёна испечёт кулебяку с мясом, но она ничего этого не увидит. Катерина Ивановна как раз по обыкновению зашла к ней в спальню перед сном, чтобы пожелать спокойной ночи и поцеловать в лоб.
— Маменька, а что будет, когда я умру?
Катерина Ивановна с улыбкой присела на край кровати дочери и провела рукой по её волосам.
— Ты умрёшь ещё очень и очень нескоро, моя милая. Тебе рано об этом думать.
Девочка внимательно посмотрела на мать испытующим взглядом больших настороженных глаз.
— Но даже если нескоро. Когда я умру, вы с папенькой станете плакать?
— Конечно, станем, — засмеялась в ответ Катерина Ивановна, наклонилась к дочери и расцеловала в обе щеки.