— Будь осторожен, пожалуйста.
— Обязательно, — сказал Жека, но Настя, наверное, не услышала, уже выйдя на улицу.
Немного разочарованный таким прощанием, Жека тронул с места и направился в сторону Центра. По мере приближения к нему, машин все прибывало и прибывало. Город тяжело дышал, готовился к очередной осаде, которая будет длиться все пять рабочих дней, до следующей субботы. У моста перед Песочной набережной Жека застрял в первой пробке, которая хоть и медленно, но двигалась. Где там Марк? Как ложится небыстрая езда на его кокаиновый приход? Бесит? Разглядев через две машины позади себя приотставшую «бэху» Новопашина, он немного успокоился и отвлекся, думая о том, что все-таки случилось, куда делось то Настино настроение, которое выплескивалось из нее в тот момент, когда он вышел из квартиры на улицу.
По мере приближения к Обводному пробки росли, пока, наконец, Жека с Марком не встали возле Фонтанки — глухо и безнадежно. Две столкнувшиеся малолитражки перекрыли полосу, но Марк помигал фарами Жеке и рванул в какой-то двор. Жека сдал задом и метнулся за ним, нагло не пустив нацеливающийся было в арку «кашкай». Покрутившись по дворам, они выехали на Измайловский, по нему — на набережную канала, откуда было рукой подать до нужного им места.
«Треугольником» в свое время завод назвали хозяева из-за треугольного клейма, которое ставили на всю продукцию предприятия — специальный узнаваемый бренд для неграмотных. Теперь от этого имени остались только покосившиеся буквы на одном из напоминающих башню корпусов, будто бы вдохновивших Толкина на «Две твердыни». Справа от башни неспешным ручейком на территорию втекал непрерывный поток машин — легковые вперемешку с побитыми жизнью, состоящей у них из дураков и дорог, «газелями». Жека, на Измайловском обогнавший «бэху» Марка, остановился на набережной за готовящейся заезжать на завод фурой с литовскими номерами. Помигал «аварийкой» компаньону, заглушил двигатель и вышел из «астры». Его обдало воздухом, наполненным выхлопными газами и химической вонью с канала.
— Что такое? — спросил у Жеки подошедший к нему Марк.
— Туда лучше идти пешком, — ответил тот.
— Пешком так пешком, — согласился Марк.
Они свободно прошли через охрану, никогда не обращавшую внимания на пешеходов, и двинулись в направлении бокса Темира.
Возле технопарка было пустынно, только в сотне метров от него из какого-то склада трое грузчиков выносили завернутую в картон мебель и загружали ее в «форд транзит». Кирпичные стены сгоревшего корпуса были цветом как пережаренная курица-гриль, одна из створок приоткрытых ворот висела на нижней петле. Жека, а за ним Марк заглянули внутрь бокса. Там было светло от проникавших через частично обрушившуюся крышу солнечных лучей. Обломки шифера засыпали остов сгоревшего автомобиля. Под ногами хлюпала вода. Стоял кислый запах пожара. Жека огляделся. Все внутри было закопчено, покрыто черной гарью.
— Нечего тут искать, — сказал ему Марк. — Пойдем.
Они вышли из бокса, переглянулись.
— Ну, что теперь?
Жека молчал, пока его память лихорадочно откапывала часть самой себя. Слышные только ему звуки фантомной лопаты, вонзающейся в пласты нейронов его мозга, откидывавшие в сторону ненужные события и подробности. Четверг. Вечер, когда они с Настей ужинали в «Олдбое». Когда он стоял в боксе и смотрел на труп в багажнике «лексуса». Когда Темир предлагал варианты…
— Токарный цех, — произнес Жека. — Там работает… Ульмар, кажется. Да, точно, Ульмар. Пожарный сказал вчера, что тут сгорело двое. Если это не бригадир, а его работники, то Ульмар — он его земляк или родственник какой-то — думаю, знает, где Темир… Во всяком случае, нужно попробовать.
— Токарный цех? И где он тут?
Они подошли к мебельным грузчикам и спросили у них.
Цех оказался в глубине территории, за разрушенной эстакадой и полукруглым ангаром из проржавевшего рифленого железа. Из глубины ангара коптящий погрузчик доставал обмотанные прозрачной пленкой паллеты с какими-то коробками и расставлял их здесь же, между заросших жухлыми сорняками рельсов, которые почему-то еще не сдали на металлолом. Марк окликнул водителя погрузчика и уточнил у него дорогу. Дышащий перегаром молодой парень с расцарапанным лицом посоветовал им идти прямо по рельсам.
— Так быстрее! А то там, за углом, одни лужи сейчас вместо дороги! Хули, кто тут что делать будет?
— Кто это тебя так? — спросил Жека.
Парень провел рукой по свежим царапинам.
— В пятницу с парнями поднажрались. Пришел домой — моя разгавкалась. Я ей что-то, уже и не помню — в ответ. Слово за слово, хуем по столу — поссорились. Я в нее тапком кинул, она в меня — кошкой и к теще уехала. А я за пивасом пошел.
— Хорошо, что питбуля не держите, — заметил Жека.
— Точняк! — заржал парень.
Токарный цех располагался в четырехэтажном заводском корпусе, стекла в окнах двух верхних этажей в котором были выбиты, а на самом здании висел еле читаемый лозунг со старых времен — что-то там про партию и почему-то про космос. У ворот, на скамеечке, прислонившись к кирпичной стене, курили двое рабочих в возрасте. Один, с грубым искореженным лицом, будто бы скрученным из арматуры толщиной в палец, был в промасленном фартуке поверх темно-синего халата, а другой, похожий на постаревшего, но все еще симпатичного героя советских агитплакатов — в таком же промасленном комбинезоне и в стимпанковских очках-консервах, задранных на лоб. Руки работяг, в которых они держали пачки недешевых сигарет, были такими же грязными как и их одежда, но на выбритых морщинистых лицах царили приятное буддистское спокойствие и железобетонная уверенность в завтрашнем дне.
— Здравствуйте, — подошел к ним Жека.
— И тебе не хворать, — ответил ему один из работяг (тот, что с плакатов), едва посмотрев на Жеку и не удостоив его даже кивком.
Второй и вовсе не взглянул на него, умиротворенно наблюдая, как в двух десятках шагов от них в висящих пыльных гроздях рябины шмыгают воробьи. Буддист он, что ли?
— Извините, вы не знаете Ульмара? — спросил Жека.
— А тебе он зачем? — поинтересовался тот, что с плакатов.
— Кого он спрашивает? — не поворачивая головы, спросил работяга с арматурным лицом у своего приятеля.
— Да нашего военнопленного.
— А его Ульмаром зовут? Я и не знал. Подметает и подметает какой-то чурка. Я думал, может, у него и имени-то нет. Он ведь, вроде бы, и не разговаривает… А зачем он тебе? — уставился «буддист» на Жеку глазами, которые показались ему знакомыми.
— Дело к нему есть, — пожал тот плечами.
Он понял вдруг, что у рабочего такое же выражение глаз, как у деда Стаса, когда тот еще был здоров. Где-то в их глубине можно было разглядеть запуски спутников, стахановские нормы шахтеров и яростные атаки штрафных рот на немецкие танки.
— Да ясное дело, Горыныч, — за Жеку ответил тот, что с плакатов. — Дури хочет у этого душмана взять. Не могут они, нынешние, торговать за компьютером по шестнадцать часов в сутки без наркотиков.