— Эх, парень! — покачал головой арматурный, сплюнул себе под ноги. И тут его как включили. — Просрали вы все свое! — по-шукшински рубанул он. — Ни здоровья, ни специальности. На машинах ездите, а гайку закрутить не можете. И сколько бы вы не зарабатывали, тратите все равно больше. Работаете на банки да на гулянки. Что посерьезней купить — кредит берете. На пылесос денег не скопить… Раньше как? Подошел к автомату с газировкой, стакан помыл, водочки туда плеснул, три копейки бросил, сиропа он тебе налил — вот и коктейль. Выпил, стаканчик сполоснул после себя и в кино пошел. На «Бриллиантовую руку». «Ребята, на его месте должен быть я! — Напьешься — будешь», хе-хе. А теперь что? Виски с колой, а в коле — одни, бля, канцерогены, аж на зубах хрустит. И виски из канистры в подвале чурбанье разливает. И кино у вас — если перднули, значит смешно. Каждый год куртки-шубы меняете. Одежда еще новая, не порвалась, а вы новую покупаете — мода! Эх!.. И бабы у вас какие-то… Перед компьютерами все сидят, вместо того, чтобы по дому и детьми заниматься… Попросил невестку манты сделать — глазами хлопает, не знает, что такое манты, веришь? Думала, я ругаюсь «мандой». Про мясорубку даже не слышала, думала, что я шучу, — арматурный снова сплюнул и не договорил, будто выключился, опять уставившись на воробьев.
Во время этой тирады тот, что с плакатов, молчал, и было непонятно, поддерживает он своего коллегу или нет. Это внушало надежду. Обидевшейся на плевок, Жека спросил у него:
— Вы же токаря?
— А что ты имеешь против? — воззрился на него тот, что с плаката.
— Да ничего. Я вот тоже в «путяге» на токаря обучался. Станок 16к20.
Если Жека рассчитывал этой фразой заполучить симпатии работяг, то он ошибся. Арматурный очнулся от своего сна наяву и произнес:
— Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь…
— Горыныч, брось ты, они же не знают, кто такой Евгений Онегин… А чего ж в цех не пошел работать, остолоп? — Обратился токарь к Жеке. — Гонял бы сейчас мастера за пивом да деньгу зашибал. Ты сидишь тут, куришь, а станок там сам крутится, работа работается. Плохо разве, а?
Жека услышал, как за спиной хмыкнул Марк, и, подумав, что лучше не спорить, осторожно спросил:
— Так что с Ульмаром?
— У себя, наверное, сидит, плов варит, — ответил тот, что с плакатов. — Вон вход, — он сделал движение рукой, — прямо будет лестница, по ней на третий этаж.
— А там?
— А там сам поймешь, — сказал тот, что с плакатов.
— Спасибо, — произнес Жека. — До свидания.
— Бывай, — буркнул работяга и закурил.
Они с Марком вошли в указанную дверь, за которой направо уходил темный коридор, а прямо, действительно, была лестница. Чисто выметенная, с отполированными бесчисленными ладонями деревянными перилами, она поднималась на второй этаж, где сновали между кабинетами женщины в костюмах — там помещалось, по-видимому, цехоуправление.
— Смотрю, ты не дурак потрепаться, — заметил Новопашин.
Уловив ехидство в его голосе, Жека даже не стал ему отвечать.
Пролеты, ведущие на третий этаж, были замусорены коробками, пачками из-под сигарет, скомканной бумагой и осколками битых кирпичей. Прямо на площадке Жека с Марком увидели обитую потемневшей от времени вагонкой дверь, на которой черной краской из баллончика была размашисто накарябана свастика. Справа от двери — большое гулкое помещение, из темноты которого веяло как из погреба. Холодно было так, что изо рта у Новопашина и у Жеки вместе с дыханием вырывался пар.
— Наверное, здесь, — обернулся Жека на Марка.
Тот вместо ответа подошел ближе и рукой толкнул дверь. Она была незапертой и легко и бесшумно открылась.
Они увидели длинную, вытянутую узким — не больше двух метров шириной — пеналом, комнату с окном в толстой стене. Пол был застелен куском линолеума под паркет, все стены — выкрашены грязно-зеленой краской, а сам интерьер комнаты был оформлен в лучших традициях скандинавского стиля для малогабаритных квартир. Позади, у окна — импровизированная зона отдыха с допотопным телевизором и спальным местом, спрятанным за выцветшей, синего цвета ширмой. У двери — обеденная зона с электроплиткой, самодельными полками с нехитрой посудой и маленьким столом, на одном из углов которого были свалены молоток, отвертки и еще какие-то инструменты. Освещала всю эту убогую обстановку с запахом недавно приготовленной еды лампа дневного света под высоким потолком, а из радиоприемника, висящего на вбитом в стену гвозде, рекламировали новый смартфон, стоивший, наверное, в несколько раз дороже, чем все, что было в этом пенале.
У стола, выглядевшего как обрубок другого — человек на двадцать, на стуле сидел смуглый узбек в возрасте, чью худобу не скрывал даже мешковатый свитер с горлом. Кажется, невысокий. Похожий одновременно на того маленького, вечно пританцовывающего казаха в плаще и кедах из нугмановской «Иглы» и на Фли из «Red Hot Chili Peppers». Когда дверь открылась, и Марк с Жекой завалились в помещение, узбек медленно поднял на них темные усталые глаза.
— Здравствуйте, — сказал Жека, — вы — Ульмар?
Человек со смуглым сухим лицом и тронутыми сединой волосами внимательно посмотрел на него и ничего не ответил. Похоже, этот тоже буддист.
— Здорово, отец! — произнес Марк, выдвигаясь вперед и оттесняя Жеку назад. — Мы тут ищем друга твоего… — он оглянулся на спутника.
— Темира, — подсказал Жека.
— Да, Темира. Говорят, ты знаешь, где он может быть.
Ульмар медленно качнул головой, произнес:
— У них пожар был, и я его не видел больше. Телефон не отвечает. Может, он сгорел? Как думаешь, а?
У него был низкий, внушающий доверие голос.
— А Эргаш? — спросил Жека. — Племянник его.
— Не знаю, не видел, — снова покачал головой узбек и добавил. — Давно уже…
Жека не успел ни о чем подумать, как Марк шагнул к Ульмару. Тот взглянул на него снизу вверх, а Марк взял его за правое запястье, положил руку Ульмара ладонью вниз на край стола и, схватив вдруг лежавший тут же молоток, коротко размахнулся и ударил им по покрытой коричневым пергаментом кожи кисти узбека. Тупая часть матово-черного металлического бойка обрушилась на человеческую плоть, рассекая кожу, с противным хрустом ломая и сминая кости. Подпрыгнула и звонко отозвалась стоявшая на столе кружка с ложкой внутри. Жеку отнесло назад словно ударной волной, и он вдруг ощутил подушечками пальцев ледяную окрашенную стену. Ульмар взметнулся как от разряда электрического тока и, выдыхая, захрипел где-то в глубине горла.
— Точно не знаешь? — спросил Марк, продолжавший держать азиата за запястье. — Ты уверен? Ты подумал, правда? Хорошо подумал?
Он поднял и снова, как автомат по извлечению правды из человеческих тел, опустил руку с молотком. На этот раз удар пришелся куда-то по пальцам. Хрустнувшие расплющенные фаланги и нечленораздельный звук, который издал Ульмар, заглушило заикающееся интро песни группы «Muse», заигравшей по радио после рекламы.