Четверо вооруженных против одного, у которого за спиной ничего, кроме полной луны. Они вышли как раз от Снага, и выпитое вино хорошо их разобрало.
– Прочь, сука, с дороги! – зарычал Пит.
И дернул стволом, но это было ошибкой. Не в сторону Линдена, клялся Пит, он никогда бы не сделал этого, и все, кто знал Пита Пенгелли, конечно, поверили. Да и ружье-то было никудышным. Однако как бы там ни было, он дернул стволом, давая понять, что не шутит, и, возможно, щелкнул затвором для верности… Рассказать же о том, в какой последовательности происходили дальнейшие события, было Питу не под силу, потому что весь мир вдруг перевернулся: луна оказалась в море, задница там, где должно было быть лицо, а ноги еще выше задницы, и первое, что он запомнил после всего этого, – стоящий над ним и вынимающий патроны из его ружья Линден. И если правда, что высоким людям падать больнее, то Пит действительно упал очень больно, потому что сила удара, куда бы ни пришлась, лишила его не только дыхания, но и желания вставать.
Этика насилия предполагала, что очередь за оставшимися. А оставалось трое. Двое, братья Томас, неплохо владели кулаками, а Джейкоб был крайним нападающим в местной футбольной команде и мощным, как автобус. И Джейкоб уже приготовился принять эстафету. Но его брат, лежа в папоротнике, не велел связываться.
– Не трогай его, Джейкоб. Не подходи близко, будь он неладен. Это какой-то черт. Пойдем к машине, – прибавил он, с трудом поднимаясь на ноги.
– Будьте добры, сначала разрядите ваши ружья, – напомнил Линден.
Пит кивнул, и они послушно вынули патроны из стволов. И пошли к машине.
– Я бы его убил, мерзавца! – взревел Джейкоб, как только они тронулись. – Я бы ему, подонку, все ноги переломал, после того что он сделал с тобой, Пит!
– Нет, мой милый, не переломал бы, – возразил брат. – А он бы тебе – точно.
И Пит, поговаривали, сильно изменился после той ночи. А может, те, кто так говорил, чуточку поторопились связать причину со следствием. В сентябре он женился на умненькой дочери фермера из Сент-Джаста, что послужило хорошим поводом посмотреть на прошедшее с некоторого расстояния и без особого смущения рассказывать всем желающим, что в ту ночь Джек Линден чуть не сделал с ним то, что сделал с жирным австралийцем.
– Скажу тебе одну вещь, парень. Если Джек с ним что-то учинил, то, уж будь уверен, постарался на славу.
Надо заметить, что история эта кончилась гораздо лучше, чем многие думали, ибо счастливый ее конец был настолько дорог сердцу Пита Пенгелли, что он не находил нужным рассказывать все кому ни попадя. Дело в том, что в ночь перед тем как исчезнуть Джек Линден снова появился у Снага и обнял там Пита за плечи, по крайней мере положил ему на плечо перебинтованную руку и поставил ему кружку пива, черт этакий. Они поболтали минут десять, и Линден отправился к себе. «Он во всем винил себя одного, – не без гордости говорил Пит. – Послушайте, вы, черти, Джек Линден наводил порядок в своей хибаре сразу после того, как разделался с австралийцем».
Только тогда его звали уже не Джек Линден, к чему они никак не могли привыкнуть, да, наверно, никогда и не смогут. Через пару деньков после исчезновения Линден-через-«и»-и-через-«е» оказался Джонатаном Пайном из Цюриха, разыскиваемым швейцарской полицией служащим фешенебельного отеля, подозреваемым в хищении крупной суммы.
«Ночной администратор – яхтсмен в бегах», – гласила надпись над фотографией Пайна-Линдена, помещенной в «Корнуолльце». «Полиция ищет лодочного торговца из Фалмута. В связи с пропавшим без вести гражданином Австралии. По нашей версии, речь идет об убийстве на почве торговли наркотиками, – сообщает шеф уголовного розыска. – Его без труда можно узнать по перевязанной руке».
Но человека по фамилии Пайн в Ланионе не знал никто.
* * *
Да, с перевязанной рукой. И с настоящей раной. Рана и перевязанная рука – неотъемлемая часть разработанного Берром плана.
Та самая рука, которая легла на плечо Пита Пенгелли. Не только видел Пит, но многие видели перевязанную руку, и полиция, спровоцированная Берром, немедленно сделала стойку: кто видел? какая рука? когда? А выяснив, кто, какая и когда, она, как настоящая полиция, немедленно захотела докопаться до «почему». То есть они записали все противоречивые версии, которые сам Джек предлагал для объяснения того, почему у него на правой руке массивная марлевая повязка, профессионально наложенная, стягивающая пальцы на манер спаржи. И, не без помощи Берра, полиция сделала все, чтобы они появились в печати.
– Вставлял стекло в коттедже, – объяснил Джек Линден миссис Трезевэй, отсчитывая ей в последний раз банкноты левой рукой.
– Помогай после этого друзьям, – бросил Джек Уильяму Чарльзу, когда им случилось встретиться у гаража, куда Джек зашел за бензином для мотоцикла, а Уильям Чарльз просто для времяпрепровождения. – Попросил меня заскочить на минутку и помочь вставить стекло. И вот поглядите. – На прощание он подал ему перебинтованную руку, как собака подает больную лапу. Джек умел пошутить.
Но кто заставил всех побегать, так это Пит Пенгелли.
– Ну, конечно, случилось все у него в сарае, – внушал он сержанту полиции. – Резал чертово стекло, резец соскользнул, кровь как хлынет! Он, значит, ее перевязал крепко-накрепко и поехал на своем мотоцикле в госпиталь – одной рукой рулил! Говорил, дорога в Труро сплошь была залита кровью! Такое не придумаешь, парень. Как припрет, так сделаешь.
Сунувшись в дровяной сарай и тщательно осмотревшись, полиция не нашла ни резца, ни стекла, ни крови.
«Убийца всегда вынужден лгать, – объяснял Леонард Джонатану. – Опаснее всего, если все со всем сходится. Кто не ошибается, тот не преступник».
И еще: «Роупер проверяет всех. Даже если кто вне подозрений, он все равно проверяет. Так что мы подкинем вам эту маленькую оплошность, чтобы ненастоящий убийца выглядел настоящим. А хороший шрам красноречивее всяких слов».
* * *
В какой-то из этих последних дней Джонатан плюнул на инструкции и без ведома и согласия Берра приехал к своей бывшей жене, Изабелле, ища примирения.
– Буду проездом в твоих местах, – врал он по телефону-автомату из Пензанса. – Не пообедать ли нам где-нибудь в тихом месте…
На мотоцикле Джонатан приехал в Бат, в одной перчатке – на левой руке, снова и снова отрабатывая слова и выражения, пока в голове не зазвучало словно героическая песнь: «Газеты будут писать всякий вздор обо мне, Изабелла, но ты не верь. Сожалею, что причинил тебе много горя, Изабелла, но были у нас и хорошие деньки». Затем он пожелает ей всего доброго и, может быть, воображал Джонатан, услышит в ответ то же самое.
В мужском туалете он влез в костюм и опять превратился в служащего отеля.
Они не виделись пять лет, и Джонатан едва узнал Изабеллу, опоздавшую на двадцать минут и на чем свет стоит ругавшую транспорт. Когда-то у нее были длинные волосы, падавшие на обнаженную спину, когда она освобождала их от заколок, собираясь лечь к нему в постель. Теперь Изабелла была коротко подстрижена, что, разумеется, практичнее. Просторная одежда скрывала фигуру. В руках – сумка на «молнии» и радиотелефон. Джонатан вспомнил, что в самом конце совместной жизни телефон остался единственным ее собеседником.