– Покажи ее шахну! – крикнули в толпе. Каролина пошла прочь, но остановилась и посмотрела на парней, перегородивших улицу. Потом вернулась и, решительно растолкав зевак, вошла в дверь под балконом. В баре было битком народу. Раз-другой шлепнув по приставучим рукам, Каролина пробралась в конец зала, к лестнице, перегороженной красным бархатным шнуром. Бугай в деревянном кресле помахал растопыренными пальцами, точно веером:
– Давай глянем.
Каролина стиснула кулаки:
– На что?
– Это мой балкон. – Бугай возвел глаза к потолку и ткнул себя в грудь. – Халтуры народ не потерпит. Покажи, чем богата. – Из коллекции бус на своих коленях он взял одну связку.
Каролина молчала. Мужик потянулся к ее рубашке: – Ну давай. Если уж тут стесняешься, наверху тебе делать нечего.
Каролина оттолкнула его руку и четко, спокойно выговорила:
– Там девушка, которой на вид не больше шестнадцати.
Бугай выпучился на нее.
– А с ней сорокалетний мужчина, который на забаву толпе ее лапает.
Бугай молчал.
– Я полицейский, сейчас не при исполнении обязанностей и надеюсь, что мне не придется их исполнять. Может, я не буду вызывать наряд и мы сами во всем разберемся?
Бугай вздохнул, выбрался из кресла и опустил шнур. По лестнице они поднялись в сумрачный коридор с резными деревянными дверями по обеим сторонам. В конце его маячили силуэты танцующих девиц, с улицы доносились крики.
Привратник неумолчно бубнил:
– Малолеткам сюда ходу нету, точно говорю. У нас с этим строго, мэм, очень строго.
На узком балконе было не протолкнуться. Хмельной народ размахивал пивными кружками и бокалами с дайкири, девицы задирали блузки и ловили бусы, брошенные с улицы. Каролина ввинтилась в толпу, увидела толстушку и ее подругу, но обморочной девушки нигде не было.
Она посмотрела на зевак, сгрудившихся на мостовой. Внизу эти рослые парни казались уверенными в себе крупными самцами, а отсюда их запрокинутые лица выглядели совсем мальчишескими. Каролина отвернулась.
– Здрась! – Тощий очкарик, в умат пьяный, заступил ей дорогу – Как пживате?
Каролина отпихнула его плечом.
– Не вижу никаких малолеток, – буркнул бугай.
Каролина заглянула в коридор:
– Что это за двери?
– Гостиничные номера, мэм.
– У вас есть дежурный ключ?
Бугай криво усмехнулся:
– Если собираетесь шнырять по номерам, тогда вызывайте наряд.
Каролина вернулась на балкон. Толстушка освоила исполнительский стиль подруги и теперь тоже показывала груди поочередно. Каролина цапнула ее за руку, и пышка испуганно обернулась, словно ожидая увидеть свою мамашу.
Перекрывая музыку, Каролина прокричала ей в ухо:
– Тут была девушка! В джинсах и майке! Сильно пьяная, почти в отключке!
Пышка отстранилась, звякнув дешевыми пластмассовыми бусами:
– С ней чё-то случилось?
– Не знаю! Ты видела, как она ушла? С ней был взрослый мужик!
– Они пошли в бар, добавить! – Пышка улыбнулась: – Чтоб была посговорчивей!
Каролина выскочила в коридор. Бугаю вся эта канитель уже изрядно надоела:
– Все путем, мэм?
– Если с девушкой что-нибудь случится, я прикрою вашу лавочку, – на ходу бросила Каролина.
Бугай промолчал и поспешил следом.
На площадке Каролина остановилась и оглядела переполненный бар. Толстые потолочные балки кое-где перекрывали обзор. Каролина спустилась в зал и, проталкиваясь сквозь толпу, осмотрела все столики. Наконец она добралась до кабинки у стены, выходившей на Бурбон-стрит. За столиком сидели две пары, одна из них та, что была на балконе. Сейчас девушка выглядела старше, лет на двадцать пять, а мужчина моложе – тридцать пять, не больше. Оба смеялись, рассказывая друзьям о звездной минуте на балконе. Девушка была увешана бусами. Голова ее пьяно моталась, рот обслюнявился, но она была в полном сознании и вполне совершеннолетняя.
– Я там чуть не шомлела. – Язык ее заплетался. – Муженька мои сишьки давно так не интерешовали!
– Ты же сама захотела пойти, – оправдывался мужчина.
– Я шучу, малыш.
Девушка ткнулась мужу в плечо, и тот ласково поцеловал ее в маковку. Потом заметил Каролину:
– Дорогуша, сделайте нам еще по стаканчику.
Каролина кивнула и вышла из бара. На первом же перекрестке она свернула в тихую улочку и, засунув руки в карманы, побрела мимо ломбардов и книжных лавок, удаляясь от шума и гама Бурбон-стрит. На Французском рынке зашла в ночное «Кафе дю Монд», взяла латте и понемногу успокоилась, раздумывая о ненадежности человеческого восприятия и памяти. Вспомнилось одно давнее дело об ограблении: хозяйка десять минут подробно описывала человека, проникшего в ее дом, полицейский художник нарисовал портрет, и Каролина поняла, что на нем изображен хозяйкин покойный сын, чья фотография стояла на каминной доске. Наверное, одни видят то, что хотят, другие – то, чего боятся.
Из кованого кресла Каролина наблюдала за официантами в засаленных бумажных шляпах. В кафе было человек двадцать. Одни очухивались после доброй выпивки, другие вели серьезную беседу, третьи одиноко сидели с газетой или книгой или что-то черкали в блокноте. Мужчины. Не монстры.
Каролина выпила кофе и потихоньку добрела до пристани у северного берега Миссисипи. Ветерок, старавшийся не обгонять речное течение, чуть помешивал густой воздух. У реки, даже такой широкой и ленивой, Каролине стало хорошо. Пожалуй, здесь и надо провести остаток ночи.
Когда отец ушел из семьи, у матери нарушился сон, а потом возникла тяжелая бессонница. Каролина помнила мамины панические звонки в два ночи. Она даже не успевала сказать «алло», а мать уже стрекотала: извинялась за какую-то давно забытую фразу, хотела обсудить меню праздничной трапезы на двоих, предлагала мужские и женские имена для будущих детей Каролины. Максвелл и Коринна. Блейк и Сандра. Каролина терпеливо слушала мать, которая, исчерпав две-три темы, переходила на телепрограммы и газетные статьи. «Ляг, поспи», – говорила Каролина. «Не могу, слишком устала. – Голос матери полнился маниакальным страданием. – И еще столько всего надо сделать».
После маминой смерти у Каролины тоже началась бессонница. Однажды она проснулась в три ночи – вроде бы звонил телефон. Померещилось, что звонит мать – хочет спросить, можно ли подавать суп в тарелках для пасты, которые она привезла из Генуи, или кому больше подходит имя Трейси, мальчику или девочке. Однако телефон молчал, и Каролине показалось, что она не успела взять трубку.
С тех пор бывали ночи (по меньшей мере, раз в неделю), когда она вообще не смыкала глаз. Все бы ничего, да вот только телефон не звонил, в трубке не раздавался мамин голос. Каролина расхаживала по комнате, что-то записывала или до полного изнеможения гуляла по улицам, готовая обсуждать имена детей, которых никогда не будет, или меню обеда на День труда. И еще, выходит, принять супружескую пару за извращенца и малолетку.