Романтическая сцена подходит к концу, и они продолжают путь. У нашего дома Стефан прощается с ней. Снизу доносится стук двери и голоса, а я провожаю взглядом девушку, идущую по улице.
Стоит ей скрыться из виду, как в спальню врывается Стефан. От него пахнет табаком и духами. Во взгляде брата сквозит тревога.
— Дед сказал мне, что случилось. Ты как?
— В порядке.
У меня из головы не идет недавнее зрелище.
— Точно? — Брат изучает ссадины на руке.
— Кусок зуба отколол.
— Дай посмотреть. — Открываю рот, чтобы ему было видно. — Вроде не страшно.
Стефан выуживает из меня подробности аварии и живо интересуется инспектором Вольфом. На его лице читается тревога, но стоит мне рассказать о Лизе и о том, как мы подружились, его отпускает.
Про надпись на стене я молчу, как и про дыру в куртке брата.
Мой рассказ завершен. Брат с улыбкой вытаскивает из рубашки пачку сигарет и швыряет на подоконник.
— Здорово, что ты заводишь друзей, — говорит он, расстегивая пуговицы.
— С каких это пор ты куришь? — интересуюсь я.
Брат пожимает плечами.
— А откуда сигареты? С черного рынка?
— Черный рынок? — Стефан изображает священный ужас. — Как ты можешь так обо мне думать?
— У тебя будут проблемы.
— Братишка, не переживай за меня, — улыбается он.
— А что это за девчонка была с тобой?
— Подруга с мельницы. — Стефан роняет снятую рубашку на пол. — Правда, красавица?
Брат, достав из комода чистую рубашку, сует руки в рукава и начинает мычать под нос.
— Ты чего мычишь? — спрашиваю я, присаживаясь на кровать.
— Песенку одну.
— Никогда не слышал.
— Конечно, не слышал, — отвечает брат, застегивая пуговицы. — Ты же у нас маленький воин фюрера? Ты… а ну-ка, стой! — Стефан вглядывается в меня из-под длинной челки и щурит глаза. — Как же я сразу не заметил. Кто ты такой и куда дел моего брата?
— В смысле? Это же я.
— А где твоя форма? — Стефан делает шаг назад и нарочито меряет меня взглядом с ног до головы. — Что они с тобой сделали? — Он ходит кругами, тыкая меня в спину и бока. Очень щекотно. — Кто же это так обошелся с моим братом?
— Отвали. — Смех так и рвется наружу. Пытаюсь ткнуть его в ответ, но брат слишком быстрый и сильный. В итоге я падаю на кровать. — Все, сдаюсь!
— Скажи, что я победил.
— Ты победил.
— Скажи, что я самый лучший и самый умный.
— Ни за что!
— Говори. — Стефан опять щекочется. — Говори!
— Ладно, ладно. Ты самый лучший и самый умный.
— Именно! — Отпустив меня, брат садится рядом, и на миг воцаряется тишина. Переводим дыхание.
— Ба сказала, мама сегодня не вставала.
— Неа, — качаю головой.
— Может, завтра встанет.
— Может быть, — смотрю я на него.
— Мы забыли открыть твой подарок на день рождения. — Его подбородок нацелен на комод. — Думаю, тебе понравится.
— Я хотел, чтобы сначала мама поправилась, — никну я. — С ней все будет хорошо? Она как будто тает.
— Вот поэтому ты и должен помогать мне быть сильным, — пихает он меня. — Крепким, как сапог, ваши так говорят?
— Что-то я не чувствую себя крепким, как сапог. — Слезы катятся из глаз, и я стираю их ладошкой.
— Давай тогда откроем твой подарок прямо сейчас. — Брат встает, берет сверток с комода и вручает мне.
Все мои возражения разбиваются о его настойчивость. Развязываю шпагат и осторожно разворачиваю оберточную бумагу. Внутри лежит обычная коробка.
Крышка легко снимается, и оттуда летит на пол резаная бумага. В коробке, словно в гнезде, притаился складной нож.
— Где вы его достали? — спрашиваю я, восхищенно изучая коричневую резную рукоять. — Настоящий, солдатский!
Здоровенное лезвие сверкает в лучах солнца.
— У каждого мальчишки должен быть ножик, а твой сломался, — говорит Стефан. — Мы с мамой накопили денег.
Складывая нож, размышляю, достоин ли я такого подарка.
— Мне сегодня дали зарплату, — сообщает брат за ужином, глядя на Ба. — Вы тратитесь на нас, так что я поделюсь.
— Не обязательно…
— Я решил, так будет правильно. — Стефан достает из кармана пригоршню банкнот.
Вместе с ними появляется на свет маленький клочок черной ткани.
У всех на глазах он падает на пол.
Цветок. Желтая серединка. Белые лепестки.
Брат стремительно хватает его и прячет назад, в карман.
— Стефан, осторожнее с такими вещами, — серьезным тоном просит дед.
— А что это за цветок? Что он значит? — спрашиваю я.
В меня впиваются три пары глаз.
— Чего это вы на меня так уставились?
— Сделай так, чтобы это у тебя никогда не видели, — обращается дед к брату и снова переводит взгляд на меня. — А ты, Карл, не смей рассказывать ни единой живой душе.
— Да объясните же, что значит этот цветок? — требую я.
И замолкаю, потому что на память приходят слова Лизы, как дети доносят на родителей. Все становится понятно. Я точно знаю, почему мне не объясняют про цветок. По той же причине, по которой дома не обсуждали, что папа не хотел идти на войну.
— Вы думаете, что я вас выдам, — говорю я, отступая к выходу с кухни. — Вы мне не доверяете.
Бросаюсь наверх, прямиком в спальню, и захлопываю дверь. Меня накрывает злость и тоска, в голове царит настоящая каша. Но в глубине души мне трудно винить родню за такое отношение.
В ту ночь меня будит кошмарный звук.
Только что я лежал и размышлял, как убедить Стефана рассказать о цветке, а в следующий миг меня подбрасывает в кровати от жутких сирен воздушной тревоги.
Тело сковано ледяным страхом. Сбросив одеяло, высматриваю Стефана. Увы, в комнате слишком темно, только искры и разводы танцуют перед глазами.
— Ты как? — напряженно спрашивает брат.
— Нормально.
— Здорово. Все будет в порядке. С нами все будет хорошо. Спускаемся в подвал… вместе с мамой, — говорит брат, и я понимаю, о чем идет речь. Маму придется как-то поднять.
Нащупав фонарик, включаю его. Мы ныряем к маме в комнату раньше, чем Ба с дедом выходят к лестнице.
— Мама, пойдем в подвал. — С этими словами брат стягивает с мамы одеяло. — Быстрее. Они летят.