Скрип ручки.
Щелчок замка.
Визг петель.
Тяжелая дверь, закрывающая вход в гестапо, распахивается. В проеме, на фоне тусклого света, льющегося изнутри, появляется силуэт.
Я сразу понимаю, кто это.
Фигуру инспектора Вольфа ни с чем не спутаешь.
— Стоять.
Вольф мигом замечает нас. Мы стоим на открытом месте, а из дверей этого жуткого заведения льется достаточно света.
— Стоять, не двигаться, — тихо, зловеще требует Вольф.
Мы с Лизой словно приросли к месту. Мышцы сводит судорогой. Кровь застывает в жилах. В животе копошатся орды муравьев.
Свет меркнет: это Вольф, закрыв дверь, идет к нам.
— Карл Фридман, — смотрит он на меня свысока. — И Лиза Херц.
Вольф пристально разглядывает нас. Немигающие глаза смотрят то на меня, то на Лизу, а в лице читается полное равнодушие.
— Ну? — поднимает он брови.
Мы молчим.
— Объясните, какая причина привела вас к штабу гестапо посреди ночи. Наверное, произошло событие, требующее моего внимания?
— Э-э-э… — пытаюсь сообразить отмазку. Если он пойдет за нами, не оборачиваясь, у нас появится шанс. Но стоит ему оглянуться, и он увидит надпись на стене.
— Валяйте, выкладывайте.
— Мы…
— Может, вам нужна помощь? — Вольф поворачивает голову, будто вот-вот заглянет через плечо. Нам хана. Он увидит надпись, и тогда…
— Бомба! — выпаливает Лиза. Слово звучит как взрыв. — Там бомба.
Вольф удивленно изучает нас.
— Бомба? Как ты думаешь, мог ли я не услышать, что ночью нас бомбили?
— Неразорвавшаяся бомба, — уточняет Лиза.
— А, ясно. — Эта новость оставляет Вольфа равнодушным. На лице его написано подозрение, в голосе читается недоверие. — Вы пришли сюда посреди ночи, чтобы… — Он снова поднимает брови. — Оценить ущерб? И нашли неразорвавшуюся бомбу. И естественно, тут же решили найти меня и сообщить.
Каждое слово он выплевывает с отвращением.
— Я…
— Хватит. Послушайте, как я вижу ситуацию. Как мне кажется, вы пришли сюда ночью совсем не проверять, как мы пережили бомбежку.
У меня сводит живот.
— Стоило мне увидеть вас в окно, как я подумал: «Ага, маленький Фридман пришел спасать своего брата. Или хотя бы увидеть его». Но теперь я понимаю, что все не так.
— Бомба… — пытается сказать Лиза, но Вольф выбрасывает вперед руку с поднятым указательным пальцем. Лицо его превращается в маску чистого зла, а слова сочатся ядом.
— Позвольте. Мне. Закончить. Не смейте открывать рот, юная фрейлейн.
У моей подруги лязгают зубы.
— Итак. — Взгляд Вольфа упирается в меня. — Чтобы пересмотреть свою версию, у меня была веская причина. Я вижу, Карл Фридман, твой рюкзак и белую краску на пальцах… не первый раз… и на куртке…
Он тычет пальцем мне в грудь, в белые пятна на темной ткани.
Молчу.
— Надеюсь, я ошибся, — продолжает Вольф, качая головой. — Искренне надеюсь. Может быть, обернувшись, я не увижу ничего такого, что вынудит сурово тебя наказать. Будет так обидно тебя потерять. Ведь ты казался таким многообещающим мальчиком. Фюрер верит, что дети — наше будущее. Ты же знаешь об этом?
Громко сглатываю.
— Но, к сожалению, всегда есть те, кого надо… держать в ежовых рукавицах. Взять, к примеру, твоего брата. — Вольф долгим взглядом смотрит на меня, потом проходит между мной с Лизой, чтобы оказаться у нас за спиной. Развернувшись, он кладет руки нам на плечи.
Высоко над нами ветер шевелит макушки деревьев. Сзади тяжело дышит Вольф.
— Забавные художества, — говорит он наконец.
Слова на стене отчетливо видны. Смысл их предельно ясен.
— Особенно мне нравится, как автору удался ток. — Вольф подталкивает нас вперед. — А теперь, дорогие, пройдемте внутрь, где вы все объясните.
Заходим в место, которое я вижу в кошмарах, — в штаб гестапо. Перед нами длинный широкий коридор, но я чувствую себя как в гробу. Темно, только слабая лампочка тускло светит в дальнем конце. Деревянные стены будто смыкаются, грозя нас раздавить.
Вольф идет за нами по пятам. Громко лязгает дверь. Сердце неистово колотится, словно хочет выскочить наружу.
— Вам прямо. Шагом марш.
Вольф крадется сзади, словно демон. Гоню из головы видение его мерзкой ухмылки.
Эхо наших ботинок гуляет по мрачному коридору. Мы все глубже погружаемся в кошмар. Мощная вонь дезинфекции забивает нос, но даже сквозь нее можно учуять другой запах.
Грязи, пота и страха.
Жуткие вещи творятся здесь, такое, что я и вообразить не способен.
Голова кружится, кровь шумит в ушах. Меня накрывает слабость, в горле стоит ком. Кажется, меня вот-вот вырвет. Хочется убежать. Развернуться и умолять Вольфа не трогать меня. Но я твержу про себя: «Будь сильным».
Как Стефан.
— Остановиться! — приказывает Вольф. На миг воцаряется тишина, будто кроме нас в здании никого нет.
Из-за спины доносится тяжелое дыхание Вольфа. Наконец он выходит вперед и открывает первую дверь слева.
— Внутрь.
Сразу ясно, здесь его кабинет, его нора, потому что все помещение пропитано вонью его сигарет и лосьона.
— Встать здесь, — указывает на центр комнаты Вольф.
Мы подчиняемся. Он устраивается за столом.
Не говоря ни слова, он открывает ящик, достает сигареты и кладет на стол. Та же марка, что он забрал у деда. Рядом ложится золотая зажигалка. Какое-то время уходит, чтобы выровнять их. Наконец найдено идеальное положение: пачка и зажигалка параллельны краям стола.
Поверхность стола почти пуста. В углу пристроился нацистский флаг. Посередине стоит чистая пепельница. Параллельно зажигалке лежит ручка. И коричневая папка с именем «Стефан Фридман» на обложке.
Когда все разложено как надо, Вольф открывает ящик слева и достает еще две папки. Кладет на стол перед собой. Достает два формуляра. Каждый кладет поверх папки. Закрывает ящик.
Щелкает колпачок ручки. Перо царапает бумагу.
Мы ждем в тишине. Нас трясет от страха. Дописав, Вольф переворачивает бумаги и протягивает нам ручку.
— Подписывайте. Быстро, — требует он, показывая на низ листков.