– Эвона как, – протянул я. – Что ж, тогда понятно.
– Понятно-то понятно. Вот только теперь Виолетта, как «мову» услышит, так сразу вспоминает. И закусальца того, и любовь обманутую.
– Н-да, не повезло Семёнычу, – констатировал я. – Не обломилось. Вот уж, блин, засада так засада.
– Да тьфу на тебя! – тут же возмутилась Жанна. – Вечно ты всё к ЭТОМУ сводишь. Там, может, любовь гибнет, а ты… «обломилось».
– Кака така любовь? – удивился я. – Ты ж вроде говори…
– Да ничего я такого не говорила, – перебила меня моя благоверная. – А Виолетте он на самом деле понравился. Даже пупсиком его назвала.
– Пупсиком?! – я чуть не подавился от смеха.
– Да, пупсиком, – сердито продолжила жена, не обращая внимания на хохот с моей стороны. – Что, не знаешь что ли, кто такие пупсики?
– Да знаю, конечно, зна…
Я захлопнул рот и замер, уставившись в одну точку, пораженный внезапно пришедшей мыслью. «Если одна женщина в чем-то усомнилась, то это сигнал. А вот если и вторая говорит похожее, пусть даже сама того не замечая, то тут впору во все колокола звонить. На всю Ивановскую. Женщина, она ведь зря не скажет. Она, как известно, сердцем чует…»
– Ау, дома кто есть?
Перед лицом что-то мелькнуло. Жанна опустила ладонь и немного встревожено поинтересовалась:
– Андрюш, с тобой всё в порядке?
– Что? А, да-да, извини, родная. Задумался просто.
– Андрей, ты меня больше так не пугай, – тихо произнесла супруга, глядя мне прямо в глаза.
«Черт! Она ведь и вправду переживает. Волнуется. А я – болван».
– Всё нормально, Жанн. Я в порядке. Пойдем.
– Ну… пойдем.
Покачав головой, Жанна, взяла меня под руку, и мы пошли. Она искоса поглядывала на меня, видимо, всё еще пребывая в сомнениях относительно психического здоровья непутевого муженька, а я… я лишь глупо улыбался в ответ и опять вспоминал. Опять вспоминал товарища подполковника.
Да, это и впрямь был дядя Миша. Только чуть постаревший и… как бы это получше сказать… более бронированный что ли.
«Хотя нет, не так. Не лучше».
«А как лучше?»
«А вот так».
Представьте себе, к примеру, ну, скажем, танк. Игрушечный. Модельку из пластизита, но в натуральную величину. И всё у него почти как у настоящего: и башня, и гусеницы, и приборами нужными он обвешан по самое «не балуйся», и даже управлять им можно взаправду. А всё одно не то. Не чувствуется в нем силы, потенциала, возможностей для развития в нечто большее. Игрушка, одним словом, и только.
А теперь вообразите иное. Реальный танк. Боевой. Пусть даже и замаскированный под макет-обманку. Или выведенный в резерв. Для ремонта там или в учебных целях. И орудие у него – либо демонтировано, либо муляж, и в броне проемы лишние появились, и окраска нарочито гражданская, «под трактор». А всё равно, мощь чувствуется. Слегка только с ним пошаманить и всё – опять в бой пойдет. И покажет вражинам, «чьи в лесу шишки».
Вот так и дядя Миша, который теперь Пётр Сергеевич, прямо как этот танк. Резервный. Белым и пушистым только прикидывающийся. Сидит в кресле, расслабленный, усталый, ну, чисто «штафирка». В тумбочке вот под столом ищет чего-то. «А, кстати, чего он там ищет? Ага, понял».
– Ну что, Андрей? Примешь за встречу? По чуть-чуть?
На столе появились две маленькие стопки и пузатая бутыль из темного стекла.
– Да я как бы…
Однако Пётр Сергеевич лишь отмахнулся, поясняя:
– Ты уже десять секунд как в отпуске. Так что можно. А я… мне, знаешь ли, по долгу службы положено, хм, иногда.
«Ну что ж. Раз положено, значит, так тому и быть. Отказываться не будем».
Пётр Сергеевич аккуратно разлил алкоголь (по виду, да и по запаху – натуральный коньяк) – немного, на два пальца всего – и скомандовал взглядом: «Ну… Будем».
Янтарная жидкость пошла хорошо. Гортань не обжигала, и на языке послевкусие… э-э… вполне благородное, а если и горчит слегка, так это нормально. Коньяк всё же, а не вискогонка хайландская.
Короче, принял я на грудь полтинничек, и сразу стало хорошо. Внутри потеплело, и на душе разгладилось. В общем, жить, как говорится, стало лучше, жить стало веселей. Отставив опустевшую стопку, я посмотрел на товарища подполковника. А он, сдвинув в сторону свою и убрав бутылку обратно под стол, посмотрел на меня. Нормально так посмотрел, без этих своих «дембельских» заморочек.
– Узнал, значит, – улыбнулся Пётр Сергеевич секунд через пять, продолжая глядеть мне прямо в глаза.
– Узнал, дядя Миша. Узнал, – сообщил я. Так же, не отводя взгляда. И так же улыбнулся в ответ.
– Это хорошо, – задумчиво протянул мой старый знакомый. – Вот только, – он немного пожевал губами, видимо, подбирая нужные слова. – Вот только обращайся ко мне лучше Пётр Сергеевич. Так оно, м-м, правильнее.
– Так точно, товарищ подполковник! Пётр Сергеевич! – нарочито бодро рявкнул я, поднимаясь со стула, вытягиваясь по стойке смирно.
– Салабон. Как есть, «салабон», – поморщился Пётр Сергеевич.
– Порядки знаем – плавали!
– Вольно, лейтенант, – усмехнулся хозяин кабинета, махнув рукой, давая понять, что «цирк окончен».
– Вадимыч, кстати, привет тебе просил передать, – добавил он, когда я, ухмыляясь, вновь занял свое место возле стола.
– Да?! Как он?
– Нормально. Служит.
– Опять служит? И где? Неужели у вас? – удивился я.
Пётр Сергеевич хмыкнул, но, конечно же, не ответил. Впрочем, я его понимаю – о таких вещах первым встречным не сообщают. Особенно в его ведомстве. И хотя я, смею надеяться, не первый встречный, но всё же служба есть служба и не хрен трепать ее не по делу. И раз «дядя Миша» молчит, значит, так надо.
А «дядя Миша» тем временем откинулся в кресле, заложил руки за голову и принялся внимательно изучать потолок в кабинете. Еще секунд через десять он прикрыл глаза и затих. Будто уснул.
– Ну… я пойду? – неуверенно произнес я, вставая, чувствуя, что пора уходить, разговор завершен.
Однако, оказалось, что я не прав. И разговор наш еще не закончился.
Услышав вопрос, Пётр Сергеевич встрепенулся, возвращаясь в «нормальное» положение, резким движением придвинулся вместе с креслом к столу и, сцепив пальцы в замок, пристально посмотрел на меня.
– Погоди, Андрей. Не торопись.
Я сел. А он…
Покрутив головой и ослабив галстук, он глубоко вздохнул и тихо проговорил:
– Не всё так просто, Андрей.