В целом президент предпочитал оставлять в 1941 году страницы книги будущего неисписанными. Несколько общих дорожных знаков казались достаточными для придания движению союзников более или менее сходного маршрута. Конкретику относили на потом, когда прояснится расстановка сил и, даст Господь, США освоятся с функциями вершителей судеб цивилизации. Сие касалось не одного Советского Союза, существование которого в 1941 году ставилось под жирный знак вопроса и распад которого сам по себе вызвал бы коренной передел политической и социальной карты мира. Вашингтон не особо жаловал Англию, а Францию презирал.
Какое-то просветление государственных умов в США забрезжило после поездки в Москву Г. Гопкинса и его продолжительных бесед с советскими руководителями. На встрече со Сталиным 30 июля в центр диалога выдвинулись коренные проблемы международного сотрудничества. Глава советского правительства делал акцент на необходимости «минимума джентльменства», соблюдения святости подписанных договоров, регулирующих отношения государств, без чего мирное сосуществование невозможно. Гопкинс выделял готовность Рузвельта предоставить СССР всяческую помощь без каких-либо оговорок [412] .
Самый важный, на взгляд американцев, разговор состоялся 31 июля. Сталин проанализировал положение на фронте, сопоставил сильные и слабые места борющихся сторон, дал сравнительные характеристики советской и немецкой военной технике. Согласно отчету Гопкинса, советский руководитель выразил уверенность в том, что в зимние месяцы фронт будет проходить под Москвой, Киевом и Ленинградом, вероятно, не далее чем в стах километрах от той линии, где он обозначился на тот момент. Сталин высказывал настойчивое пожелание, чтобы англичане как можно скорее послали тяжелые самолеты вместе с экипажами для удара с советских баз по румынским нефтепромыслам. В той же беседе была проявлена готовность принять на любом секторе советско-германского фронта войска США целиком под американским командованием.
Гопкинс, понятно, усомнился в том, что его администрация откликнется на приглашение направить американские войска в СССР. «Как мне известно, – заявил Гопкинс, – наше правительство и, как я полагаю, английское правительство не захотят посылать тяжелое вооружение, к примеру танки, самолеты, зенитные орудия, на русский фронт до тех пор, пока между нашими тремя правительствами не состоится совещание с целью исчерпывающего совместного изучения относительных стратегических интересов каждого фронта, а также интересов каждой из наших стран». В отчете президенту Гопкинс подчеркивал: «Я считаю чрезвычайно неразумным проводить (это) совещание, пока ее (битвы) исход неизвестен. На этом строилось мое предложение, чтобы совещание созывалось возможно позднее (не раньше 1 и не позже 15 октября). Тогда мы знали бы, будет ли существовать какой-нибудь фронт, а также где приблизительно пройдет линия фронта в предстоящие зимние месяцы» [413] .
Вот оно, документальное подтверждение того, что в самый ответственный, без преувеличения – критический период Второй мировой войны СССР один сражался против совокупной мощи нацистской коалиции, мобилизовавшей потенциал и ресурсы большей части Европы, не имея реальной помощи демократий и без твердой уверенности в том, что такая помощь вообще когда-либо придет. Декларации о сочувствии и обещания расщедриться в будущем не в счет. Даже Гопкинс, этот «левый крайний», по иронической аттестации К. Хэлла, в рузвельтовской команде, находил «чрезвычайно неразумным» инвестировать по-крупному в дела союзника или партнера, пока тот не докажет, что эти капиталовложения принесут США дивиденды.
В совместном послании Сталину президент США и британский премьер 15 августа подтвердили желание выделить максимальное количество материалов, в которых СССР «нуждается больше всего». Одновременно делалось риторическое ударение на необходимость «рассмотрения политики, рассчитанной на более длительное время, ибо предстоит еще пройти большой и трудный путь до того, как будет достигнута та полная победа, без которой наши усилия и жертвы были бы напрасными» [414] .
Ясно, что перед Советским Союзом и западными державами стояли качественно различные задачи. Для СССР жизненно необходимым было остановить гитлеровские полчища и стабилизировать фронт. Наше спасение в 1941 году состояло в срыве гитлеровских планов молниеносного разгрома Красной армии, захвата неразрушенными главных промышленных центров, включая Донецкий индустриальный район, Москву и Ленинград, блокирование выхода Советскому Союзу к Баренцеву морю и на юг к Персидскому заливу.
Англичан и американцев интересовало прежде всего, как покрепче сковать силы нацистской Германии, и их в общем мало беспокоило, где пройдет фронт. Гитлеровское командование считало выход на линию Ленинград-Москва-Архангельск-Волга-Кавказ залогом военного разгрома Советского государства [415] . Британские стратеги проводили на штабных картах примерно ту же линию как восточный рубеж плана «окружения Германии», с которого собирались в дальнейшем начинать затяжной процесс удушения противника [416] . Руководствуясь только удобствами защиты своих интересов на Ближнем и Среднем Востоке, англичане были склонны без переживаний принять Главный Кавказский хребет как линию размежевания с вермахтом. Пара-другая сотен тысяч квадратных километров, попадавших под пяту врага, несколько миллионов советских людей, которые жили на этой территории, – какая важность! Англичане смотрели на все донельзя просто – как на чужое.
«Если Германия глубоко завязнет в России, – читаем мы в документе имперского Генерального штаба, подготовленном к англо-американскому совещанию в конце июля 1941 года, – то откроются благоприятные шансы для сохранения позиций на Среднем Востоке» [417] . Спалить пол-России, чтобы юнион-джек [418] реял там, откуда вместе с нефтью в Сити текли несметные, видимые и невидимые, барыши! Бивербрук заметил в письме Гопкинсу, что Черчилль шел на сознательный риск [419] . Лондон продолжал флиртовать с иллюзией, что рискует чьей-то шкурой, а свою так или иначе выпростает из дубильни.
Вашингтонские мысли вились по сходной спирали. 1 мая 1941 года президент писал премьеру Черчиллю, что «в конце концов контроль военно-морских сил над Индийским и Атлантическим океанами в свое время обеспечит победу в войне». С его точки зрения, не стоило расстраиваться из-за захвата Германией новых территорий, коль скоро на них «мало сырья для содержания там огромных оккупационных сил или для компенсации их пребывания» [420] . Нападение Германии на СССР не понудило Рузвельта пересмотреть свою точку зрения. Наивность, маниловщина, ретроградство? Нет, менталитет, от которого избавляются с болью и скрипом.