– Отворяй! – подъехав к воротам, десятник спешился и, взяв фенакодуса под уздцы, махнул пропуском – куском тисненой кожи.
Воины воротной стражи поспешно распахнули тяжелые створки. Фенакодус зарычал, пригнулся, прополз, словно кот.
Потрепав «коня» по холке, свинорылый забрался в седло, оглянулся – на всех башнях только на него и смотрели! – и с довольной усмешкою направился к Волхову. Ехал, да, поглядывая по сторонам, думал о беглой девке. Нет, не о всех ее прелестях и не о том, как ее можно нагнуть… Думал без всех этих глупостей, вполне по-деловому, конкретно.
Куда беглая могла податься? Конечно, к своим дружкам, раз уж те за нею явились. Так рассуждал хозяин, и Нур не мог с ним не согласиться. Вовсе не из уважения, а потому что и сам думал так же. А дружки у девки где? Правильно, на Сяси-реке, ошиваются в нагло захваченной у хозяина лесопилке! У кого про это можно узнать? Да хоть у кого! Вся крепость только на эту тему языками и чешет. Сам Господин бал в честь победы устраивал. Правда, победили-то не до конца. Там, у лесопилки, недобитки до сих пор и прячутся, Господину все недосуг прочесать тамошние леса.
Значит, на Сяси-реке – на Комариной. Это по ту сторону Волхова. А Волхов широк, да и водица нынче студеная – ни за что не переплывешь! Значит, девка перевозчика искать будет… или челнок украдет.
Насчет пропавших челноков, кстати, хозяин сообразил сразу – пустил людишек по деревням, выяснить. Нет, челноки не пропадали. Правда, еще можно плот сделать. Нарубить, навязать хвороста, и… Но то дело небыстрое. Да и – как на плоту на тот берег? Глубок Волхов-то, на плотике не переправишься. И что тогда?
Нур сам себя на место беглой девки поставил. Подумал – а как бы он сам действовал? Да просто. Сначала бы – по-тихому где-нибудь отсиделся. Ведь понятно же, что искать будут, ловить, дороги все перекроют. Тем более, как идти-то, почти наугад? Девка-то ведь нездешняя, лесных стежек-дорожек не знает – не ведает. Дорогу будет спрашивать. Если б уже спросила – так знали бы. Крыланы да лесовеки верно хозяину служат. Узнали б!
На месте беглой десятник отправился бы на юг. Пошел бы лесами вдоль Волхова-реки. Совсем в другую сторону. Там-то никто искать не будет. Там и отсидеться. А что? Запросто. Рыбы в реке полно, да и грибы по лесам пошли – лисички. Вторую неделю тепло шло, днями так и вообще – жарило.
Подняв глаза на скрывшееся за облаком солнце, внешний десятник Нур хмыкнул. Днем-то бывает и жарко, да вот ночью – не так. Ночью-то холодно, в платьишке одном не поспишь. Шалашик какой-никакой мастерить надо, или хотя бы наломать лапника… Главное, слишком-то далеко уходить не надо, выждать, когда все успокоится, и… Или даже просто дружков дождаться – те ведь, вроде бы как, сбирались на крепость напасть. По крайней мере, хозяин именно так и говорил, руки потирая. Ждал незваных гостей, ждал! И правда – чего по лесам за ними гоняться, когда те сами вот-вот пожалуют? Дураки…
Почти все небо затянули светлые нежно-палевые облака, с Ладоги подул злой ветер. Десятник поежился, заворачивая фенакодуса на лесную дорожку. Заросли орешника и вербы постепенно сменяли высокие липы и березы, а их, в свою очередь, – хмурый, едва продраться, ельник. В таком вот лесу вполне можно было б и спрятаться, затаиться, переждать. Вполне можно было бы… Если б не его обитатели-кровососы.
Привязав фенакодуса к старой сосне, свинорылый вытащил из переметной сумы кусок жареной утки, луковицу, каравай заварного хлебушка и плетеный жбан. Прихватив все это, уселся в траву прямо посреди поляны, вытащил из плетенки затычку, глотнул… Огненная жидкость приятно обожгла горло! Ничего не скажешь, добрый у старой Кробихи самогон… и сама она баба добрая, не старая еще ничуть.
Что-то шевельнулось позади, едва заметно. Нур, не глядя, швырнул туда нож и снова приложился к баклажке.
– Ну и зачем сразу ножами-то кидаться? – недовольно прошамкали сзади.
Характерный тембр голоса сильно напоминал скрип несмазанного тележного колеса. Десятник ухмыльнулся – это существо он тут и ждал.
– Здорово живешь, Кузбеш. Как твои пеньки?
– Сам ты пенек…
Выбравшийся на поляну лесовек Кузбеш напоминал старый трухлявый пень, поросший тоненькими побегами. Под наплывом старой коры угрюмо сверкали маленькие злобные глазки, мощные лапы-корни нервно стелились по земле.
Лесовеков внешний десятник Нур не любил, да и они его не жаловали после случившейся года полтора назад оказии. Дело было весною, наверное, в мае или даже в начале лета. Десятник вот так же вот шел куда-то по поручению. В хозяйскую милость он еще тогда не вошел, вот и шагал на своих двоих, прикидывая, как половчее найти лесных воров. Шел себе, думал, как вдруг услыхал крик. Не выпь кричала – человек, и, судя по голосу, – женщина.
Может, оступилась, подвернула ногу… Хотя… Не-ет! От обычной боли так не кричат! Тут не только крик, тут еще и стон слышался, и в стоне том явственно сквозили и боль, и ужас.
Заинтересовался Нур – кто это на его участке своевольничает? Подкрался незаметно, прислушался…
Крик-стон повторился, на этот раз уже куда ближе. Но, самое интересное, стону вторил смех! Неприятный такой дребезжащий хохот, чем-то похожий на крик совы или на скрип ржавой пилы.
Подобравшись еще ближе, десятник осторожно отвел в сторону мешавшие взору ветки и увидел двух молодых пеньков – лесовеков. Лесные чудища издевались… нет, не над женщиной, над небольшим, лет десяти, мальчишкой, коего крепко опутал ветками хищный куст. То есть, по сути-то, издевались трое – два лесовека и этот вот куст. Ухохатываясь, пеньки по очереди втыкали в ладони парнишки здоровенные – сантиметров по десять – занозы, словно бы играли в ножички. И впрямь ведь – играли. А вот жертва – мучилась… и вовсе не только от заноз. Хищный куст не просто держал несчастного, он еще и присосался веткой-щупальцем к тонкой шее парнишки и деловито, не торопясь, сосал кровь. Мальчишка уже не вырывался, не дергался – но сил хватало, чтобы ругаться. Хорошо ругался, погано, задиристо! Десятник и сам половину таких слов не слышал.
Не слышал, но догадывался – ругательные.
Да уж, что сказать… Каждый развлекается, как умеет. Это место, кстати, принадлежало лесовекам, окрестные крестьяне сюда не совались. Взрослые. А вот дети, да – на спор запросто могли здесь пробежаться. Тем более, интересно было – тут много чего осталось от довоенных времен: старые полуразрушенные дома какого-то небольшого поселка, ржавая железная дорога, вагоны и даже ржавый паровоз! Было на что посмотреть, было где искать разного рода «штуки».
«Штуки» – так местные мальчишки обзывали промеж собой всякие довоенные вещицы, иногда весьма непонятного назначения. Обменивались ими, хвастались. За «штуками» в зону лесовеков и шастали. Лесовеки и хищные деревья про то знали – и частенько устраивали на зазевавшихся детишек засады. Потом вот пировали, закусывали, упивались свеженькой молодой кровушкой.
Жаловаться Хозяину было бесполезно: сами виноваты, нечего в запретную зону лезть!