– Во всяком случае, она нанесла себе эти повреждения не для того, чтобы убить себя, – сказал он.
В противном случае она бы не пыталась перевязать себе руку. И не нажала бы тревожную кнопку.
Для него все указывало на то, что хотя она и хотела себя поцарапать, но нанесла себе такую глубокую рану не преднамеренно.
– Как это могло произойти? – опустошенно спросила Елена. – Здесь нет никаких острых предметов, до которых она могла бы добраться. Я клянусь, после инцидента с цветными карандашами я тщательно обыскала всю каюту.
Цветные карандаши. Совершенно верно!
Мартин подождал, пока Елена закончила накладывать давящую повязку, и спросил ее:
– Сколько листов бумаги вы дали ей в тот день?
Она испуганно посмотрела на него:
– Я не знаю. Я их не считала.
Ошибка. Грубая ошибка.
Елена заметила, что Мартин совершенно подавлен, и поспешно прикрыла ладошкой рот.
– Вы считаете… – Она повернулась к Анук. – Дорогая, скажи мне, пожалуйста, ты обрезалась листком бумаги?
Анук ничего не ответила, но Мартин был уверен, что так оно и было. В общении с психическими больными никакая предосторожность не бывает излишней. Во время обучения он знал одну шестнадцатилетнюю девушку, которая провела острой кромкой листка бумаги по своим глазам.
– Ты сохранила один листок? – постарался он достучаться до Анук. И на этот раз успешно. Она открыла глаза. Мартин не был уверен в том, что она его узнала, но не было никаких сомнений, что она разозлилась. Она кивнула, и при этом ее глаза гневно сверкнули. Мартин обменялся красноречивым взглядом с Еленой. – А потом ты съела листок, верно?
Вот откуда маленький белый комочек на ее верхней губе.
Целлюлоза!
Анук плотно сжала губы. Она казалась разгневанной, вероятно, потому, что он легко разгадал ее тайну.
Мартин принес из ванны влажную мочалку, чтобы Елена могла протереть лицо Анук, что та позволила сделать с большой неохотой.
В шкафу под телевизором нашлись свежие простыни и постельное белье, которое Мартин застелил на кровать, в то время как Елена позаботилась о ночной рубашке для Анук. Они вместе отвели девочку к ее кровати. Она была еще слаба, но ее состояние не было критическим.
При этом взгляд Мартина упал на планшетник, лежавший на ночном столике. Экран был темным, но в нижнем углу компьютера светилась желтая лампочка, значит, он находился в режиме ожидания. В то время как Анук откинулась на подушку, он взял в руки компьютер и активировал дисплей.
– Вау! – вырвалось у него. Рисунок, который, по всей видимости, Анук набросала, пока проходили занятия по эвакуации пассажиров с борта тонущего судна, отличался необыкновенной верностью в передаче деталей. Настоящее произведение искусства, которое не оставляло сомнения в том, что по меньшей мере в области изобразительного искусства Анук была чрезвычайно одарена.
Поскольку он не собирался отбирать у малышки компьютер, Мартин достал из кармана свой мобильный телефон и сделал фотографию с экрана компьютера. Потом он попрощался с Анук, которая снова лежала с закрытыми глазами, и подождал снаружи Елену.
– Это нарисовала Анук? – спросила докторша, после того как надела на Анук свежую ночную рубашку и тоже вышла из каюты. – Сама, без посторонней помощи?
Не веря своим глазам, Елена смотрела на экран мобильника: на рисунке было видно мрачное отверстие, зияющее в полу, возможно колодец, на дне которого виднелась темная, переливающаяся вода. Другой особенностью этого рисунка была веревка, свисавшая в эту шахту и доходившая до самой воды.
– Есть здесь, на корабле, место, которое выглядит примерно так, как на этой фотографии, – отверстие, люк или шахта, сквозь которую можно видеть море? – спросил он Елену.
Докторша прищурилась и наклонила голову набок, чтобы рассмотреть рисунок с другого ракурса.
– Хмм, – нерешительно сказала она. – Я еще никогда не видела ничего подобного. Обычно у круизных лайнеров редко бывают отверстия в корпусе, когда они находятся в открытом море.
«В открытом море», – мысленно повторил Мартин, и это натолкнуло его на идею.
Ну конечно. Когда они находятся в открытом море. А в том случае, когда не находятся?
– На какой палубе находится якорный отсек? – взволнованно спросил он.
– Якорь? Вы имеете в виду…
Отверстие, под ним вода, веревка, которая может изображать цепь.
– На какой палубе? – торопил он. – Пожалуйста.
Елена задумалась.
– Их несколько, – сказала она наконец. – Насколько я знаю, один такой отсек находится на третьей палубе. И еще один наверху, кажется на одиннадцатой палубе.
«11 + 3».
Кровь в артериях Мартина побежала ощутимо быстрее. Он бросил еще один взгляд на фотографию рисунка Анук на экране компьютера и сказал:
– Возможно, у меня разыгралось воображение. Но думаю, не будет лишним, если мы осмотрим эти якорные отсеки.
– Тиаго Альварес?
Несмотря на поздний час, Егор Калинин сидел в халате и кожаных шлепанцах на диване в своих апартаментах и почесывал затылок своему джек-рассел-терьеру Икару. Обычно в частных каютах круизного лайнера собаки и другие домашние животные были строго запрещены, но это беспокоило владельца «Султана» так же мало, как и запрет курить в каютах. Наверху, в спальне, к великому сожалению его некурящей жены, он приказал отключить систему пожарной сигнализации.
– Вот этот тип?
Перед Егором на стеклянном курительном столике лежала цветная распечатка с личными данными пассажира, о котором ему как раз докладывал его третий офицер службы безопасности; включая фотографию, маршрут поездки, номер каюты и состояние его счета. До сих пор аргентинец особо не тратился, стараясь обогатить пароходную компанию Калинина. Он проживал в недорогой внутренней каюте, никогда не заказывал вино к обеду, не принимал участия в экскурсиях при заходе в порты и еще не купил ни одного сувенира в магазинчиках на борту «Султана».
– Именно эта свинья. Я абсолютно уверен, – ответил Вейт Йеспер.
– И он прятался за спинкой кровати?
– Если я так говорю. Я его видел и нашел его фотографию среди бумаг пассажиров. Никаких сомнений, это он.
Егор недоверчиво посмотрел на двадцатитрехлетнего беззаботного лоботряса.
– А что, собственно говоря, потерял ты в той каюте? – спросил он Вейта, хотя уже знал ответ.
Егор терпеть не мог своего племянника. Он не переваривал и его отца, этого похотливого «пожирателя сыра», за которого его сестра Ирина посчитала себя обязанной выйти замуж только потому, что во время учебы в Амстердаме этот дармоед трахал ее.