«У меня же рот закрыт пакетом».

По его рукам забегали мурашки, как будто до этого руки лежали в морозилке, а теперь начали медленно оттаивать. Мартин попытался сорвать с головы полиэтиленовый пакет, при этом его руки ударились о твердый предмет, который давил на его живот, и в ту же самую секунду он понял, что с ним происходит.

«Парапет!» – мысленно вскрикнул он. В таком положении из его рта смог вырваться только сдавленный хрип. «Я повис на парапете!»

На животе, наклонившись вперед, о чем свидетельствовало растущее давление в его голове.

Мартин замахал руками и уцепился за поручни ограждения, что немного притормозило соскальзывание вперед. Его пальцы с такой силой впились в дерево, что он засадил себе занозу под ноготь большого пальца. Теперь палка расположилась уже в районе его бедер, и Мартин понял, что висит вниз головой.

«Ауа», – услышал он голос своей жены, которому вторил слабый голосок Тимми. Мартин даже не мог уже точно вспомнить, как он звучал, так давно он слышал его в последний раз.

«Вода – это очень страшная «ауа».

Он почувствовал свой собственный вес, который давил на запястья и тянул его вниз. Ощутил еще один укол, на этот раз в спину. Почувствовал, как согнулись его локти.

Как ослабли пальцы.

Как он полетел вниз.

Глава 35

Юлия схватилась за лоб. Ощутила пот. В темноте светились красным светом электронные часы телевизора. 0:35 ночи. Она не спала и часа. Ей показалось, что кошмар, который только что ей приснился и в котором ее полуобнаженная дочь в вызывающей одежде садилась в машину к незнакомому мужчине, продолжался гораздо дольше.

Она задалась вопросом, что могло заставить ее пробудиться от сна. Ей показалось, что она слышала какой-то шум, сначала завывание ветра, потом звук захлопнувшейся двери, но это могло ей и присниться.

А возможно, во всем был виноват ее переполненный мочевой пузырь, который требовал от нее встать с постели.

Она на ощупь нашла на ночном столике рядом с кроватью выключатель ночника. Слабый голубоватый свет помог ей сориентироваться в каюте.

Она встала. Холодный воздух поступал в каюту через балконную дверь, которую она всегда оставляла на ночь полуоткрытой. Только что выбравшись из-под толстого пухового одеяла, заправленного в пододеяльник из египетского хлопка, теперь она мерзла и пожалела о том, что вместо фланелевой пижамы надела шелковую ночную сорочку на бретельках.

Так до конца и не проснувшись, шаркая ногами, Юлия проследовала в ванную. Волнение моря еще больше способствовало тому, что она с трудом сохраняла равновесие, нарушенное после сна. Уже ставшие привычными скрипы и стоны каждого отдельного мебельного паза как нельзя лучше подходили к ее состоянию. Она чувствовала себя совершенно разбитой. У нее пересохло во рту и болела голова. Она хотела в туалет, и ей нужно было выпить глоток воды, лучше всего с аспирином.

В этот момент мягкий коврик под ее босыми ногами слегка сдвинулся. Юлия включила слабую настольную лампу, наклонилась и нащупала конверт. Он еще наполовину торчал под межкомнатной дверью, под которую был подсунут.

«Для мамы», – было написано, несомненно, Лизиным вычурным, девичьим почерком на лицевой стороне конверта. Юлия сразу окончательно проснулась. От знакомого, ужасного чувства у нее перехватило дыхание.

Несколько лет тому назад Юлия услышала приглушенные крики, когда стояла у кассы одного из супермаркетов в Швейцарском квартале Берлина. Сначала она подумала, что это на парковке мать зовет своего расшалившегося ребенка, но крики становились все истеричнее. Неожиданно два покупателя и один из продавцов сорвались с места и бросились к выходу. Юлия обменялась встревоженным взглядом с кассиршей и заметила в ее глазах такую же нездоровую шизофреническую реакцию, какую испытывала сама. Она стояла, разрываясь между желанием удовлетворить свое любопытство и страхом стать свидетелем чего-то такого ужасного, что лучше бы этого и не видеть. Такое же противоречивое чувство, какое она испытала тогда, охватило ее и теперь. Только в тысячу раз более сильное.

Она должна была открыть этот конверт и непременно узнать, что в нем, даже если была почти уверена: письмо, которое дочь ночью тайком подсовывает своей матери, не может означать ничего хорошего. Так же как и жалобные крики матери на оживленной парковке, на которой внезапно прекратилось движение автомобилей.

Дрожа всем телом, она надорвала конверт, обрезалась об острые края почтовой бумаги, когда вытаскивала письмо, развернула сложенную пополам страницу и прочла сообщение Лизы, которое должна была получить только через несколько часов, а именно в девять утра, проснувшись по звонку будильника, чтобы вместе с дочерью пойти на завтрак.

Все послание дочери состояло только из одного предложения, которое, в свою очередь, заключало всего лишь четыре слова.

«Мне очень жаль, мамочка».

Но больше слов и не требовалось, чтобы Юлия почувствовала такой страх за свою дочь, который нельзя было сравнить ни с чем на свете.

Глава 36

– Ты не хочешь об этом говорить?

Тимми упрямо выдвинул нижнюю губу вперед, еще сильнее прижал подбородок к груди и покачал головой.

– Тебе больше не нравится в школе?

Его сын пожал плечами.

Мартин наблюдал за ним от окна, к карнизу которого прислонился.

Тимми сидел за своим детским письменным столом и сосредоточенно чесал коленку под столешницей.

– Послушай, меня не волнует двойка по математике, – сказал Мартин, обращаясь к сыну.

Эта двойка была лишь симптомом. Одним из многих, проявившихся в последнее время: например, его постоянное желание поспать подольше. По утрам Надя никак не могла его разбудить, и у него уже было три замечания из-за опозданий на занятия. Затем он перестал заниматься теннисом. Просто так. Мартин и Надя не относились к тем родителям, которые принуждают своих детей делать что-то такое, что им не нравится, однако решение Тимми в одночасье бросить занятия теннисом неприятно поразило их. Они думали, что он счастлив и с нетерпением ждет следующего сезона, в котором у него были хорошие шансы попасть в сборную Берлина. Если бы Тимми не было всего лишь десять лет, Мартин мог бы подумать, что его странное поведение объясняется любовной тоской. Но по-видимому, была какая-то другая причина.

– У тебя проблемы с одноклассниками?

Тимми поднял голову. Мартин даже испугался, заметив, каким усталым выглядел его сын. Почти таким же усталым, каким был он сам.

– Нет. Там все о’кей. Нет никого, кто бы заставил меня жрать кебаб, если ты это имеешь в виду.

Словом «кебаб» в его школе называли горсть листвы и грязи, которую физически самые сильные ученики в классе собирали в школьном дворе, чтобы ради удовольствия запихнуть эту дрянь в рот самым слабым. Просто так, потому что они могли это сделать.