– Я за Барселону, – озвучил свое решение Герин.
Тут снаружи послышался громкий говор на чужом языке. Голос казался сердитым. Один из сарацин, вероятно, прогонял крестьянина, подошедшего слишком близко к их вьючным мешкам и переметным сумкам. Похоже, сарацины были готовы вот-вот уехать.
Ганелон быстро принял решение.
– Если Зигвульф готов ехать вместе с Хусейном в Сарагосу, то может присоединиться к нам в Барселоне, скажем, в течение трех недель. Я согласую это с сарацинами.
Когда мы поспешили на деревенскую площадь, там у каменной поилки для лошадей стоял Озрик, разговаривая со слугой Герина.
– Мы отправимся через горы вместе с Хусейном в Сарагосу, а наши попутчики с правителем Сулейманом едут в Барселону, – сообщил я рабу.
Подождав, пока слуга Герина отойдет достаточно далеко, он тихо ответил:
– Рад это слышать.
Я внимательно посмотрел на него. Пока в поездке не было никакого намека на неприятности. Никто не пытался мне навредить, и я начал думать, что отравление грибом и нападение в лесу были не связанными между собой случайностями, или что мой недоброжелатель остался в Ахене.
– Почему рад?
– Я кое-что узнал о Герине.
– У него нет причин избавляться от меня.
– Он служит тому, кто заплатит. Во время пограничного конфликта с Уэльсом его нанял король Оффа. Герин служил главарем вооруженной банды.
Мне вспомнилась его ловкость с копьем и дротиком.
– Давно?
– Пять-шесть лет назад.
– Отравление – не в его духе. Стрела в спину – может быть.
– Герин был на охоте и на пиру, – напомнил Озрик.
Краем глаза я видел, как Ганелон через площадь идет к собравшимся вместе сарацинам. Они подтягивали подпруги, готовясь к отбытию.
– И кое-что еще. Ганелон тайно встречался с Хусейном, – добавил он.
Это встревожило меня.
– Ты знаешь, о чем они говорили?
– Нет. Слуга Герина встал рано, чтобы заняться конем, которому седло натерло спину, и видел, как Ганелон ушел и вернулся. Встреча продолжалась меньше часа.
В дальнем конце площади люди зашевелились. Сарацины садились на коней. Их окружила толпа местных жителей, одни что-то просили, другие поднимали головки твердого сыра и полоски вяленой баранины, надеясь продать. Мы были на границе, и теперь нам придется самим покупать провизию.
– Обо всем договорились, – крикнул мне Ганелон. – Увидимся в Барселоне через три недели! С Богом!
Он поспешил туда, где уже сидели в седлах Герин и остальные наши, разворачивая коней, чтобы ехать.
Мы с Озриком взяли под уздцы своих коней и удерживали их, чтобы они не присоединились к остальным. За три недели пути животные привыкли двигаться вместе.
Я смотрел, как мои товарищи рысью проехали по деревне. Герин ехал, как рыцарь на войну. Он сидел в седле прямо, его простой красный щит болтался на боку лошади, а длинный тяжелый меч был закинут за спину, и рукоять торчала над плечом, как крест.
Глубоко задумавшись, я обратил внимание на оставшихся сарацин. Четверо из них молча сидели в седлах в дальнем конце площади, опустив капюшоны от ветра. Они ждали нас с Озриком.
– Приветствую вас, братья-путешественники, – проговорил ближайший из них на хорошей латыни, когда мы приблизились.
Он был чуть старше меня, я бы дал ему, пожалуй, немного за двадцать, чужеземец был пухлый и в дорогом наряде. По его самоуверенной внешности я решил, что это Хусейн, вали Сарагосы. Впервые я видел его так близко, лицом к лицу. У мужчины была чистая с оливковым оттенком кожа и большие черные глаза, казавшиеся еще больше от нанесенной вокруг них черной краски. Он также покрасил свои маленькие деликатные губки. Если бы не знал, что он приехал верхом из Франкии менее чем за три недели, я бы счел его женственным и изнеженным.
– Посол Ганелон сказал, что вы захотели сопровождать меня в Сарагосу. Рад вашей компании, будем друзьями, – проговорил он.
– Должен поздравить Ваше сиятельство с таким превосходным знанием моего языка, – дипломатично ответил я.
Мне подумалось, что с таким свободным латинским у Хусейна Ганелону не потребовался переводчик в их тайной беседе.
Вали деликатно улыбнулся, показав мелкие ровные белые зубы.
– Значит, мы сможем побеседовать в пути.
– Знает ли Ваше сиятельство, сколько времени займет поездка? – спросил я.
– Не больше недели. Нам повезло, в нынешнем году мало снега.
Хусейн с явным любопытством посмотрел на невольника.
– Это Озрик, мой слуга. Он со мной уже много лет, – объяснил я.
Вали быстро перешел по-видимому, на арабский язык и задал ему вопрос.
Возникла неловкая пауза, и раб посмотрел на меня. Я кивнул.
Когда Озрик закончил ответ, вали снова очаровательно мне улыбнулся.
– Должен вас поздравить. Слуга сказал мне, что вы добрый хозяин, и он счастлив вам служить. Что ж, поехали!
* * *
К счастью, поездка с Хусейном оказалась не такой тяжелой, как дорога из Ахена до границы. Молодой вали ехал ровным шагом, я мог приспособить к нему шаг моего мерина, и Хусейн пригласил меня ехать рядом с ним. Он задавал много вопросов о моей жизни, а потом, когда ответы кончились, мы ехали в дружественном молчании. Покрытые белыми шапками горы все приближались, места становились все более дикими, менее населенными. Вспомнив замечание Хроудланда, что сарацины могут взъяриться и перерезать мне горло, я осознал, что разумнее всего было бы это сделать в отдаленных приграничных краях. И все же я не ощущал угрозы со стороны вали Сарагосы. Хусейн был вежлив и приветлив и, как оказалось, также очень набожен. Каждый раз, когда мы останавливались, чтобы он и его люди помолились, остановка занимала долгое время. Под предлогом того, что нужно размять ноги, я слезал с коня и бродил вдали от отряда. И там записывал свои наблюдения для Алкуина.
Два дня мы продолжали путь на запад, а потом свернули на юг и начали постепенно подниматься в предгорья. Перед нами открывались виды на унылую череду голых холмов, пересеченных оврагами с крутыми склонами. Источников воды было мало, фуража не было вообще, и во многих местах дорога сужалась в узкую тропу, не давая проехать повозкам. Местные жители были крепкие угрюмые люди, они жили в маленьких, разбросанных по отрогам гор поселениях и за щедрую плату серебряными монетами из тяжелого кошеля, который нес один из приближенных Хусейна, снабжали нас провизией. Они также предоставляли приют нам и лошадям, но не проявляли никакого интереса к тому, куда мы направляемся, и не спрашивали, кто мы.
На четвертый день удалось подняться выше линии снега. Теперь горные склоны были усеяны торчащими там и сям из снежного наста огромными камнями. Но сама дорога была почти пуста. На следующий морозный солнечный день мы не встретили ни одной живой души с самого утра. Я решил, что мы приближаемся к гребню перевала, и видел, что Хусейн доволен продвижением.