– Обычно я беспокоюсь, что снег завалит дорогу, но завтра мы пройдем самый опасный участок пути и начнем спуск, – весело сказал он.
На последней миле сарацин посмотрел на солнце, чтобы определить, где остановиться и прочесть национальные молитвы, которые произносятся сразу после полудня. Я терпеливо ждал. Мне не хватало времени все записывать, а ведь начинался самый важный этап нашего пути через горы.
Через какое-то время мы оказались в узком ущелье, согретом солнцем и укрытом от ветра.
– Хорошее место для остановки, – заявил Хусейн. – После молитвы можно будет поесть и дать отдых коням.
Я неуклюже спешился, передал поводья своего гнедого мерина Озрику и сказал:
– Пожалуй, пойду прогуляюсь.
– Не уходите далеко, – предупредил вали. – Здесь, в горах, водятся медведи и волки. Известно, что они нападают на путешественников.
Я рассмеялся.
– С начала путешествия я не видел ни одного медведя или волка.
– Ну, хотя бы возьмите оружие, на всякий случай, – настаивал сарацин.
Я покорно снял с вьючного коня сверток с луком и кроме оружия прихватил с собой пару стрел. Хусейн с явным интересом посмотрел на мой лук.
Я удалился от остальных и стал осторожно пробираться через скалы. За спиной слышалось, как сарацины расседлывают коней. По прошлому опыту мне было известно, что мы простоим не меньше часа.
Пустынный склон был виден со всех сторон, пришлось отойти подальше, чтобы найти укромное место, где можно сесть и записать увиденное. Я поднимался по склону, пока не скрылся из виду от оставшихся в ущелье. Найдя местечко без снега под прикрытием скалы, я положил лук и стрелы, уселся и достал из внутреннего кармана плоскую шкатулку с письменными принадлежностями.
Только я снял перчатки и взял стилус, как мой глаз уловил какое-то движение. Птица величиной с ворону и такого же окраса летала, то и дело ныряя и вновь взмывая над склоном. Иногда садилась на камни. Это было единственное живое существо на бескрайнем замерзшем ландшафте, и я задумался, чем же она здесь кормится. Птица приблизилась и уселась на выступ скалы неподалеку от меня. Я сосредоточился на своей работе и стал чертить наш маршрут за последние три дня. Восковая табличка затвердела на морозе, и металлический кончик стилуса скользил по хрупкой гладкой поверхности, а когда я нажимал сильнее, воск кололся и крошился. Я все же начертил основную линию маршрута и стал наносить местоположение горных селений и расстояние между ними. Воздух был так неподвижен и тишина гор столь абсолютна, что я четко расслышал стук когтей по камню, когда птица села на камень не более чем в шести футах от меня. И громко каркнула. Этот крик эхом откликнулся с дальнего склона.
Не поднимая головы, я продолжал свою работу, стремясь закончить ее, прежде чем сарацины решат, что я слишком задержался, и отправятся меня искать. Вскоре послышалось хлопанье крыльев, и птица улетела. Потом я услышал тихий стук, отчетливый звук упавшего на скалу камешка, и смутно подумал, что, наверное, камешек упал от растаявшего на солнце снега.
Я был так поглощен своей работой, что сильно вздрогнул, когда что-то с громким стуком ударилось о скалу у самой моей головы. Отшатнувшись, я ощутил на щеке укол. Рядом упал круглый камень величиной с куриное яйцо.
Уронив табличку, я вскочил на ноги. В пятидесяти ярдах от меня чуть выше по склону стоял человек в одежде из шкур и вертел над головой пращой. Я припал к земле как раз, когда он метнул второй снаряд, и слышал, как камень рассек воздух над головой. Если бы он попал в цель, то раскроил бы мне череп.
Увидев, что промахнулся, человек повернулся и побежал прочь, прыгая с камня на камень.
Меня охватила холодная ярость. Это нападение слишком напоминало покушение в лесу, чтобы быть простым совпадением. Теперь уж не дам злоумышленнику скрыться. Я взял лук, вложил стрелу на тетиву и прикинул расстояние до цели. Метатель убежал недалеко. Он решил бежать вверх по склону, несомненно, думая, что оторвется от любой погони, и это его решение замедлило бег. Очевидно, он не заметил лежащий рядом со мной лук и бежал прямо, не виляя из стороны в сторону. Цель казалась легкой.
Сделав глубокий медленный вздох, я поднял лук и выждал, вспоминая упражнение, которое Озрик заставлял меня часто повторять в королевском парке в Ахене. Мишенью была темная бесформенная, закутанная в шкуры фигура, она равномерно и предсказуемо поднималась по склону, удаляясь от меня. Через несколько ярдов этот человек попадет на участок нетронутого снега. Я выждал, когда он окажется на белом фоне и будет четко виден, и, собрав всю свою злость в одно расчетливое движение, натянул лук и выстрелил, следя за полетом стрелы.
Она угодила точно ему в спину, и мужчина упал ничком на склон. На какое-то время он замер, словно обнимая гору, а потом его тело на несколько футов сползло по снегу и остановилось.
Я положил лук. Мои руки задрожали, лишь когда я собрал в шкатулку восковую табличку и стилус и спрятал все под одежду. Потом снова взял лук и вторую стрелу, хотя знал, что они не понадобятся, и стал подниматься по склону к неподвижному телу.
Позади послышался крик. Один из сарацин звал меня. Я не ответил и продолжал взбираться по склону, размеренно дыша и каждым шагом ломая наст.
Добравшись до своей жертвы, увидел, что он по-прежнему лежит лицом вниз, и из его волчьей шкуры торчит оперение стрелы. Она попала точно между лопаток. Я носком сапога бесцеремонно перевернул мужчину на бок. Это был человек средних лет с исхудалым от голода и опаленным солнцем лицом. Из-под плотно надвинутой шапки, тоже из волчьего меха, выбивались несколько прядей грязных седых волос, а от левого уха до угла рта шел длинный шрам – наверное, от удара мечом. Он дышал, но еле-еле. Никогда раньше я его не видел.
Крепко пнув раненого по ребрам, я прорычал:
– Кто тебя послал?
Он поднял веки, открыв темно-карие глаза, и что-то пробормотал на непонятном резко звучащем языке.
Я снова пнул его, сильнее.
– Кто тебя послал?
Жить ему оставалось недолго. Стрела, широкая и достаточно тяжелая, чтобы свалить медведя, пронзила его насквозь. Окровавленный острый наконечник вышел из волчьей шкуры, туго стянутой на груди ремнем пращи.
Я ощутил, как кто-то коснулся моего локтя, и, обернувшись, увидел Хусейна. Он потрясенно посмотрел на умирающего, потом поднял лицо ко мне и спросил:
– Вы ранены?
Я поднес руку к щеке, и пальцы запачкались кровью. Первый камень, наверное, отбил осколок скалы, который и порезал мне лицо.
– Кто этот негодяй? – продолжал со злостью спрашивать я.
Вали склонился над умирающим и задал вопрос по-сарацински.
Человек еле слышно ответил на своем странном языке, а потом стал задыхаться. Лицо его исказилось болью, и глаза закрылись в агонии.
– Что он сказал? – спросил я.