Его смерть рассеяла чары, удерживавшие всех на месте. С яростным ревом васконы устремились на нас. Их вал ударился о нас, и начался сущий ад. В такой плотной стычке копья были бесполезны. Солдаты использовали мечи, чтобы зарубить или заколоть появляющихся перед ними васконов. Те, пригибаясь и уклоняясь, подбирались к всадникам вплотную, и если удавалось, рубили и кололи их своим оружием. Самые отважные хватали всадников за ноги и пытались стянуть с седла.
Среди хрипа и проклятий, лязга металла, криков ярости и боли васконы несли большой урон. Десятки их погибли, тела были растоптаны конями или собственными же товарищами. Но они продолжали ломиться вперед, невзирая на потери. Атака за атакой, они накатывались, как волны на скалистый берег. И с каждой атакой наше число уменьшалось. Наши солдаты падали один за другим, их стягивали с коней и добивали на земле. Мало кто из сброшенных с лошади прожил дольше нескольких мгновений, васконы налетали роем и убивали. Третьей отчаянной атакой они сломали наш строй и оказались среди погонщиков и волов. С ловкостью мясников они перереза́ли горло животным, и те падали на колени. Погонщики были все перебиты.
Напор толпы был таким мощным, что моего коня оттеснили и прижали к колесу повозки. Я бесполезно размахивал мечом. Сильные руки схватили меня за ноги и стянули на землю. Без седока лошадь стала лягаться, и копыто попало в лоб васкону, который меня держал. Я услышал удар копыта по черепу. Противник отпустил меня, и я откатился под повозку. Нападавшие отшатнулись от брыкающегося животного, а перепуганная лошадь встала на дыбы и бросилась сквозь толпу. Это дало мне время отползти на четвереньках к дальней части повозки и встать на ноги. Меч я потерял и не придумал ничего лучше, как взобраться на повозку. Оттуда я обозрел продолжавшуюся резню. На коне оставался лишь один всадник – Хроудланд. Его мощный чалый пятился назад и бросался вперед, а перед ним полукругом толпились васконы. Они остерегались бьющих копыт и грозного клинка графа. Все прочие франки были пешие. Они сбились небольшой кучкой перед Хроудландом спиной к повозкам, и, по моей оценке, их оставалось не больше дюжины. Беренгер потерял шлем, и я узнал его голову в мелких тугих кудрях. Ни Ансельма, ни Эггихарда видно не было. Их тела покоились под безобразной путаницей трупов перед позицией франков. Повсюду валялись мертвые и раненые васконы, земля была залита кровью.
Сотни врагов по-прежнему заполняли дорогу, а еще больше стояло на склонах по обе стороны. Следующей атакой они нас сомнут.
Однако сначала им пришлось иметь дело с Хроудландом. Из вражеских рядов вышел один васкон. Это был коренастый мужчина средних лет в шапке из волчьей шкуры, с широкой грудью и очень широкий в плечах. Он держал в руке пращу и начал ее ритмично раскручивать над головой, следя за Хроудландом и выбирая момент. Когда чалый жеребец повернулся к нему, васкон выпустил камень величиной с кулак. Камень пролетел не более пяти шагов и ударил жеребца меж глаз. Со своего места я слышал удар. Передние ноги коня подогнулись, оглушенное животное упало вперед на колени, и Хроудланд едва успел соскочить с него. Он приземлился на ноги, держа в руке меч, и бросился по залитой кровью земле туда, где стояли остальные франки. Я заметил, что он хромает. Позади него оглушенный жеребец оставался несколько мгновений на коленях, потом, шатаясь, снова поднялся и побрел прочь.
Васконы ненадолго отступили, выжидая, что мы предпримем дальше.
Я соскочил с повозки и схватил чей-то брошенный на землю меч. Беренгер оглянулся на меня. Его покрасневшие глаза облепляла пыль, волосы промокли от пота, и в брунии была прореха, где оторвалось несколько пластин.
– Вот теперь сражение становится интересным, Одноглазый, – сказал он мне с натянутой улыбкой, а потом обернулся спросить Хроудланда: – Какие будут приказы?
Граф был совершенно спокоен, и я усомнился, сознает ли он всю безнадежность ситуации.
– Отходим за повозки. Васконы задержатся, чтобы их разграбить. У нас появится время организованно отступить.
Даже теперь по его лицу прошла тень сожаления. Мысль о потере всех сокровищ все еще злила его.
– Берем только самое ценное, – продолжил он и повернулся ко мне. – Одноглазый, можешь для меня разыскать олифантовый рог? Он не должен попасть в руки васконов. А также хрустальный поднос из выкупа вали Сулеймана. Я по-прежнему хочу подарить его королю.
Я снова забрался в повозку и стал искать. Олифантовый рог я нашел, он был завернут в кожу, но хрустальный поднос, должно быть, заперли в сундук, а у меня не было времени искать ключ. Вместо этого я схватил самую ценную свою собственность – связку несшитых листов с переводом Книги Сновидений. Расшнуровав сбоку брунию, я засунул их под нее.
Когда я вернулся к остальным, Хроудланд расставлял горстку остававшихся в живых в два ряда. Для отступления был лишь один путь – вглубь ущелья. Один ряд должен был стоять твердо, пока другой отступал на несколько ярдов, после чего поворачивался лицом к врагу и позволял первой группе просочиться сквозь него и занять новую позицию. Я вспомнил, как мы отрабатывали такой маневр, когда я впервые прибыл в Ахен и присоединился к тренировкам паладинов на учебном поле. Никогда не думал, что это пригодится в настоящем сражении.
Васконы наседали на нас на каждом шагу. В ущелье они могли нападать лишь узким фронтом, но действовали безжалостно и с отчаянной храбростью. С каждым франком, кто поскользнулся и упал или на мгновение потерял бдительность, расправлялись тут же. До самого вечера, когда стало смеркаться, мы сражались и отступали, поворачивались и сражались снова. Наше число уменьшалось, и мы все больше уставали. Я позволил себе опустить щит и ощутил мучительную боль в левом плече: через край щита какой-то васкон с яростным криком ткнул копьем. Рядом со мной Беренгер неловко отбивался от васконского кинжала. У него была рана на левом боку внизу туловища. Только Хроудланд продолжал орудовать мечом, словно не знал усталости, но на каждом шагу оставлял кровавый след на земле. Я не видел, куда граф был ранен, однако он быстро терял кровь.
Враги гнали нас по ущелью, как упрямых баранов, пока не прижали спиной к барьеру из камней, который они построили раньше. Но уже было почти совсем темно, и на ногах нас оставалось лишь четверо – Хроудланд, Беренгер, я и незнакомый солдат с тяжелой раной в животе. Словно злорадствуя, васконы отступили, давая понять, что мы в их власти. Один из них то и дело издавал злобный победный волчий вой. Во время отступления я видел злобу на их лицах и знал, что они не оставят нас в живых.
– Нам удалось сдержать их, – с гордостью проговорил Хроудланд.
Он оперся на свой меч, его грудь вздымалась, он хватал ртом воздух. Беренгер рядом со мной осел на камень, по его ноге текла кровь. Я тоже нашел место сесть, у меня кружилась голова от боли в раненом плече.
Я посмотрел на Хроудланда. Даже в сумерках было видно, как он бледен. Граф улыбался, его глаза смотрели вдаль, и это убедило меня, что он потерял связь с реальностью. Я гадал, остался ли он верен мысли, что его никогда не победит в бою орда неотесанных горцев.