Генерал, похоже, угадал намерения Грина, поскольку, едва Фил ворвался в кабинет, Алексеев поднял руку, призывая гостя к молчанию.
– Знаю, что скажешь! – пробасил Алексеев. – Сядь, отдышись. Бежал, что ли?
– Летел. – Грин утер лоб. – Что происходит, товарищ генерал, какой к черту день «Д»?!
– Кто рассказал? – генерал сдвинул брови. – Вот болтуны! Находки для шпионов. Ладно, раз уж ты в курсе, мне меньше пояснять. Объявлена полная боевая готовность. Ты, между прочим, к этому делу тоже руку приложил.
– Чертовщина какая-то! – возмутился Грин. – Я прикладывал руку, чтобы никакого дня «Д» не было! По крайней мере, в ближайшее время!
– Прекрати чертыхаться! – Алексеев несильно хлопнул ладонью по столу. – И звук убавь, я не глухой.
– Вы же согласились, что план никуда не годится, поскольку серпиенсы в курсе всех наших замыслов. – Грин чуть понизил голос, но почти сразу снова киксанул: – Это же самоубийство, начинать операцию по засвеченному плану!
– Меня ты, допустим, почти убедил, но это наше с тобой частное дело. Остальные верить в твою теорию не обязаны. Где обещанные доказательства?
– Здесь! – Грин вынул из кармана «флэшку». – И на записях камер слежения в «Глубинном». Вы знаете, что там произошло?
– А что там произошло? – удивился генерал.
– Вы не в курсе?! – Грин вытаращился на генерала. – Ночью. Вам не докладывали?
– Нет. В утренней сводке все как обычно, на территории базы и рабочих бункеров происшествий не зафиксировано. А что там было, пожар, что ли?
– Какой пожар?! Там стрельба была! Двоих охранников завалили! Чуть меня не продырявили! Едва ушел. Вы серьезно не в курсе?
– Нет. – Алексеев покачал головой. – Разберусь. Кто стрелял?
– Откуда я знаю? Какие-то типы из «Маски-шоу». Мне пришлось по запасной штольне выбираться. Вы у караула спросите. Или у особистов. Я потом полночи у них в обезьяннике просидел.
– Даже так? – Алексеев потянулся было к интеркому, но передумал. – Позже. Не до того сейчас, уж извини.
– Я понимаю, что не до того. – Грин кивнул. – Только вы все равно задумайтесь. Если это были люди шпиона, который выдал змеевикам наш план, значит, я на верном пути! Значит, крот боится, что мне поверят!
– Это значит, – Алексеев тоже повысил голос, – что шпион орудует не один, а с командой и что сидит он в штабе, раз в курсе всех дел, в том числе и наших с тобой. Больше ничего это не значит, понял?!
– До чего вы все упрямые, «крупнорогатые»! – раздосадованно воскликнул Грин. – Да разуйте вы глаза! Все ведь очевидно! Серпиенсы разводят нас, как кроликов! Чтобы день «Д» случился прямо сейчас, им гораздо выгоднее, чем нам. Вот почему они и подталкивают нас к началу операции! Кто принял решение начать операцию досрочно?
– Ты остыл бы, теоретик, – недовольно предложил генерал. – А то договоришься сейчас до цугундера. Ты соображаешь, что несешь? По-твоему получается, крот – это кто-то из главного командования?
– Получается! – в запале крикнул Грин.
– Может, я? – Алексеев спросил это без всякой иронии, скорее с угрозой.
– Может, и… – Грин осекся. – Нет, не вы. Вами он прикрывается.
– Все, закончили песни с плясками. – Алексеев встал. – Доказательств ты так и не предоставил, покушение к делу отнести не могу, еще непонятно, было ли вообще это покушение, а если было, то на кого, может, ты тут вовсе ни при чем, а выкладки твои теоретические штаб не убедили и не убедят, уж поверь. Есть еще вопросы?
– Где можно застрелиться?
– В сортире. Дневальным все равно каждый день его драить. Свободен, Грин. Если передумаешь стреляться, шагай в боевую часть, получи предписание и двигай на пост. Кажется, тебя в статистическую группу определили. Не помню точно. Будешь потери считать и советы давать, куда пополнение перебросить. Ты ведь любишь давать советы?
Грин не ответил. Он встал, весь пунцовый, и, громко топая, направился к выходу. Почему-то ему вспомнилась сцена с мальчишкой-посыльным.
«На каждого взрослого дядю найдется дядя еще взрослей. И необязательно с шоколадкой в кармане».
И все же сдаваться Грин не собирался. Пока у него не отобрали пропуск в штаб, шанс образумить «крупнорогатых» у Филиппа оставался.
Грин двинулся по коридору в сторону боевой части, как и приказал Алексеев, но на полпути свернул направо и, придав лицу деловито-озабоченное выражение, пошагал ко входу в тактический зал.
Охраны у входа, вопреки опасениям Грина, не оказалось, да и будь она на месте, это была бы просто формальность. Тормозить для проверки пропусков всех, кто входил в зал и выходил из него, представлялось нереальным. Видимо, чтобы не мешать перемещениям офицеров, замерли в открытом положении и автоматические двери.
Филипп вошел в зал, окинул взглядом толпящихся в нем офицеров и направился прямиком к группе самых упитанных из собравшихся здесь «крупнорогатых». Грин знал некоторых в лицо, кое с кем был шапочно знаком, но в дружеских отношениях ни с одним из присутствующих генералов не состоял. Даже в деловых, таких, как с Алексеевым, не состоял. Однако сейчас это было неважно. Главное, чтобы выслушали. А для этого следовало проявить волю и решимость.
Грин собрался и прикинул пару вариантов начала обличительной речи. Варианты никуда не годились, но в первых фразах обычно важна экспрессия, смысла все равно никто не уловит. А вот дальше надо будет постараться выложить аргументы так, чтобы их оценили даже упрямые генералы. Но пока решимость и натиск!
На последних шагах решимости вдруг поубавилось, и Грин притормозил. Поначалу он не понял, отчего так произошло, но вскоре догадался. Где-то глубоко в сознании всколыхнулся страх. Нет, не перед крупными чинами. Страх перед одним из них, провокатором, который едва не угробил Грина минувшей ночью. Казалось бы, здесь, в штабе, Филиппу бояться нечего, шпион не сможет сделать ему ничего плохого, да вот поди ж ты, страх все равно расползался и холодил душу.
А кто не трусит? Все чего-нибудь боятся. Просто смельчаки умеют страх преодолевать, а трусы сдаются и закрывают глаза, надеясь, что пронесет. Проносит редко, но поделиться печальным опытом трусишки не могут. Трусят.
Филипп выдохнул и решительно вклинился в толпу генералов. Более того, он на удивление легко протолкнулся в первые ряды, но начать свою пламенную речь не сумел. Сработал предохранитель хорошего воспитания. Один из генералов докладывал об оперативной обстановке, и перебивать его Филипп посчитал совсем уж запредельной наглостью. Пусть закончит или возьмет паузу, вот тогда-то…
Генерал решительно не хотел брать паузу, и с каждым его словом Грину становилось все более понятно, что метаться и толкать речи поздно. Лавина пошла и теперь могла только набирать ход. Остановить, а тем более вернуть ее на место было нереально.