– Ох, блин, – эхом отзывается и Эмили.

– Виноват, извините, – бормочет Бен, когда я ругаю сына за нехорошее слово. – Вот. – Он вплетает в косу ярко-розовую ленту.

– Неплохо, – одобряю я. Косичка неплотная и долго не продержится, но… – У вас есть потенциал. Эмили, ступай посмотрись в зеркало. – Она плетется к себе. Я толкаю Бена, чтобы он пошел за ней.

Спальня девочки меньше, с узкой кроватью под розовым покрывалом. На подушке лежит игрушечная овечка. На стене очередная современная картина с красным пятном посередине. Наводит на мысль о носовом кровотечении.

– Хорошо, – говорит ребенок и выходит из спальни, не глядя на нас. Бен присаживается на краешке кровати и тяжело вздыхает, словно на его плечах держится весь мир.

Я сажусь рядом с ним и не знаю, где найти нужные слова. Я обвожу взглядом голую комнату.

– Я был очень дружен с Грейс, но в последнее время мы общались только по телефону. Она все время уговаривала меня приехать к ним и пожить какое-то время. – Он печально улыбается. – Я неплохо знал Эмили, но я вообще никогда не умел общаться с детьми, как вы сами, скорее всего, видите. Мысль о своем ребенке… – Он тяжело вздыхает и машет рукой, словно об этом не могло быть и речи. – И вот она здесь… Теперь мы с ней почти чужие.

– Время лечит, – утешаю я его. – Со временем все наладится… Где же ее игрушки?

Он жестом показывает на ящик под окном. Я открываю крышку – там в беспорядке перемешаны куклы, корзинка с деревянными фруктами и овощами, игрушечная касса и парочка деревянных ходулей.

– Она больше не хочет играть в них, – говорит Бен.

Я задумываюсь и не нахожу правильного ответа, но что-то мне подсказывает, что Бен должен испробовать другую тактику, ведь положение такое, что хуже не бывает.

– Возможно, вам нужно поиграть вместе с ней, – советую я. – У нее есть фотография мамы?

– У меня много альбомов. – Он глядит в окно. – Я решил, что это ее огорчит, ну, понимаете, если она будет видеть фото Грейс… Ночью она часто смотрит на небо. – Он хмурит брови. – Спрашивает о мамочке. – Он снова поворачивается ко мне, в его глазах паника. – Я не уверен, что гожусь на эту роль.

– Годитесь, Бен. – Я снова сажусь рядом с ним. – Вы все, что у нее есть. Она потеряла самого важного человека в ее мире и не должна потерять еще и вас.

– Я знаю, но…

– Вы ее дядя, а теперь – и отец.

Мы молча сидим. Мне хочется спросить его насчет АА.

– Бен, можно спросить вас о…

– Вы видели меня.

Мы снова неловко глядим друг на друга, потом я говорю:

– Вы быстро ушли. Я хотела догнать вас… Вы были там в первый раз?

– Нет, иногда я заглядывал и раньше. Я не уверен, что все это для меня, все эти публичные исповеди, рассуждения о чувствах. – Он морщится. – Мне неинтересно слушать, как старина Боб проснулся в мусорном баке, но выкарабкался оттуда.

Я невольно улыбнулась.

– Там есть и многое другое. Я встретилась с очень хорошими людьми. – Я думаю о музыкальном продюсере Райене, о милом старине Гарри, о Нев, моем спонсоре.

– Почему вы ходите туда? – Спрашивая, он глядит перед собой.

– Спиртное. А вы?

– Пьянство и наркотики. Спиртное вместе с наркотой. Пара бокалов вина, дорожка кокаина. Мой дилер был всегда под рукой. – Он передернул плечами. – Полли, это было довольно давно, когда я работал в Сити. В тридцать я стал лечиться и потом не оглядывался назад. Но теперь не знаю… Я не колеблюсь, хотя, быть может… в общем, потеряв Грейс… да еще эти хлопоты с Эмили… я перегрелся…

Я гляжу на Бена. Он богатый, у него дорогой костюм, привлекательная внешность (если только он сбреет эту бороду), богатая квартира, но внутри у него я вижу лишь пустоту.

– Но если вам нужно поговорить, если вам нужен друг…

Он поворачивается ко мне, в его темно-карих глазах теплое выражение.

– Вы уже помогли мне… с косами. – Он замолкает и берется за голову. – Я беспокоюсь, что потеряю клиентов. Я никак не могу сфокусироваться, мне нужно…

– Слушайте, – перебиваю я, – любой на вашем месте чувствовал бы себя так же. Не надо спрашивать с себя слишком многого.

Он кивает.

– Когда вы начали пить?

– В двенадцать.

– В двенадцать!

– Ой, поверьте мне, некоторые начинают и раньше.

– Почему вы пили?

– Не знаю. Внутри была пустота, – все, что я могу сказать. – Вероятно, бегство от жизни. – Когда я пила, у меня наступал покой в душе. А у вас?

Он задумался.

– Нормальная дорога в жизни, как известно, женитьба и дети. Мне это казалось немыслимо скучным. Я решил не идти по той же дороге, как мои мать и отчим. Такую семейную жизнь, как у них, я не пожелаю и злейшему врагу, – признался он. – И я решил жить весело, пить, проводить время на вечеринках. Я не хотел тратить силы на отношения, ограничивавшие мою свободу. Теперь я вижу, что такая жизнь не ведет к счастью. – Он замолкает и проводит пальцами по своим густым, волнистым волосам. – Вообще-то мне чуточку тяжело. Я почти вас не знаю.

– Иногда легче разговаривать с совершенно незнакомыми людьми.

– Теперь-то вы не совсем незнакомая.

Мы улыбаемся, и в этот момент я вижу, как между нами проскакивает искра, и я понимаю, что мы с Беном станем добрыми друзьями.

8
1994

Я сижу на кухне, меня ругают; папа просит маму успокоиться. Она клокочет от ярости, читая письмо моей директрисы.

– Полли, зачем ты это сделала?

Мы с моей лучшей подружкой Джейни решили заработать деньги на сигареты и устроили на углу спортивной площадки парикмахерскую.

– Мам, но она сказала, что ей нравится. – Девчонки приносили картинки из гламурного журнала с понравившимися стрижками, и мы с Джейни их копировали. Все шло гладко, пока Люсинда не захотела короткую стрижку спайк, как у Хелены Кристенсен. Я добросовестно скопировала ее, но из письма, которое читала мама, было ясно, что родители Люсинды пришли в неистовство.

– Люсинда была довольна! – снова возразила я.

Мама делает шаг ко мне и так сильно бьет меня по щеке, что даже папа в ужасе.

Я пошатнулась; слезы обжигают мне глаза.

Она говорит, что она разочарована, что ей стыдно за меня, и вскоре ее слова расплываются в моем сознании. Я не могу их слушать. Слышу лишь последнюю фразу:

– Ступай прочь! Ты месяц будешь сидеть дома.

Я медленно поднимаюсь наверх, испытывая чувство вины и отчаяние. Останавливаюсь, услышав, как мама говорит с папой.

– Я не жестокая. Моя мать била нас постоянно, но это не принесло нам вреда. Если мы не будем следить за ней, она станет как Вивьен.