Он встает, выходит из спальни. Я слышу шум воды из крана.
Я подхожу к двери ванной, смотрю, как он плещет себе водой на лицо.
– Ступай в постель, – говорит он.
– Какие-нибудь новости о доме есть?
– Ты сама знаешь, что нет. – Он хватается за край раковины и стоит, опустив голову.
– Не знаю. Я ничего не знаю! Ты же не разговариваешь со мной. Если у нас неприятности…
– Не доводи меня, Полли.
– Я должна знать! У нас есть сын! Почему ты не можешь продать этот дом? Что происходит?
Он поворачивается ко мне.
– О’кей, если ты хочешь знать, я пропустил пару платежей… Я не мог выкупить залог, и банк решил взыскать долг. Теперь ты довольна?
– Ну, это действительно поможет, – говорит он, увидев, что я допиваю на кухне остатки вина.
Меня едва не тошнит от тревоги. Мне хочется одного – натянуть одеяло на голову, сбежать от этой жизни.
– Мы станем бездомными, тебя обанкротят… – говорю я. – Все это сплошной кошмар. Мне надо было послушать моих подруг, Хьюго, маму…
– Заткнись ты, Полли! – Он выхватывает у меня бутылку. – Кто ты на хрен такая, чтобы меня критиковать? Называешь себя матерью? Ты пропойца, а не мать.
Но я не слышу. Я далеко.
– Мы будем бездомными…
– Заткнись!
– …нас выбросят на улицу.
Я чувствую удар.
Меня обжигает пощечина.
– Ох, Полли, прости, прости, – бормочет он, обнимая меня. – Я люблю тебя, люблю.
Он вновь и вновь повторяет эти слова, которые мне так нравилось слушать когда-то. Но теперь я еще никогда не ощущала себя такой одинокой и опустошенной.
Утром в понедельник Джим, Бен, Нелли и я отвели детей в школу и теперь сидим за нашим обычным угловым столиком в «Ромашке». Джим выглядит усталым. По его словам, у него был адский выходной. Все началось вечером в пятницу, когда ему пришлось пойти с женой на корпоратив.
– А чем она занимается? Я что-то забыл, – говорит Бен.
– Она юрист.
– Что же было ужасного в пятницу? – спрашиваю я.
– Такие корпоративы – это тесты на выживание. – Джим помешивает чай. – Тамошние мужики считают меня скучным стариком, домашним папашей.
– Я уверена, что это не так, – возражаю я, хотя допускаю, что так и есть.
– Считают, считают. Я буквально слышу их мысли: «Господи, о чем мы говорим с этим фриком?»
– Погляди на меня, – вмешивается Бен. – Если бы многие из тех парней, с кем я работал, увидели, как я гуляю с Нелли и пью чай, пахнущий, – он поднимает кружку, нюхает, – компостом!.. они бы подняли меня на смех. Но мне плевать.
Джим кивает.
– Я знаю, что нужно быть выше этого и не переживать, но трудно не раздражаться, когда к тебе подходят и говорят: «Я бы не смог переменить подгузник», а один даже похлопал меня по спине со словами: «Где твой фартучек, Джимми?»
– «Если б он был у меня, я бы тебя придушил им», вот как надо было ответить, – возмущаюсь я, насмешив Бена.
– Я просто посмеялся, но мне очень хотелось сказать ему: «Знаешь, приятель, я могу делать твою работу, стоя на голове, а вот сможешь ли ты – мою?»
Потом Джим рассказывает нам, что Тео, его младшего, тошнило все выходные. Первый раз у рыбного прилавка в Сэйнсбери; второй раз у кассы. Он кое-как довез Тео и Мэйси до дома, но Тео тошнило и в машине. Просидев день дома, они взбесились, и Мэйси чуть не убила брата игрушечной скалкой.
– Бедняга, я сочувствую тебе, – говорю я. – Где же была Камилла?
– В офисе. Обычно она не работает по выходным, но тут у нее был аврал.
– Ты хотел бы снова с ней поменяться? – спрашивает Бен.
– Нет. Мне только не хватает хотя бы небольшого признания моих заслуг. Я знаю, что мамы испытывают то же самое, так почему люди героизируют мужчин, которые делают такую же работу, но… впрочем, хватит нытья, – говорит он, когда звонит мой мобильный.
Я лезу в сумочку. Опять какой-то непонятный номер.
– Алло? – Пауза. – Алло?
– Что? – спрашивают Бен и Джим, когда я нажимаю «отбой».
– Иногда случаются вот такие звонки. Вероятно, ничего особенного, – отвечаю я, стараясь скрыть свою озабоченность, и кладу телефон на стол. – Что ты говорил, Джим?
– Что за звонки? – спрашивает Бен.
– Там отключаются. Впрочем, это было лишь несколько раз…
– Ох, слушай, я получаю кучу звонков от ненормальных, – говорит Джим. – Там и свистят, и дышат, и просто молчат. Скучают люди, вот и бесятся.
– Полли, а ты сама не пыталась позвонить по этому номеру? – говорит Бен.
– Пыталась. И ничего. Там никто не отвечает. Скорее всего Джим прав – кто-то хулиганит либо ошибается номером.
– Наверняка, – кивает Бен.
– Бен, ты, наверное, идешь сегодня на концерт Хьюго? – спрашивает Джим, меняя тему.
Когда у меня снова звонит мобильный, Джим и Бен резко замолкают и смотрят на него. Я вижу на дисплее имя мамы и испытываю огромное облегчение.
Хьюго выступает в церкви Святого Петра, оранжевом здании на Ноттинг-Хилл. «Я хочу познакомиться с твоим так называемым другом, с которым ты проводишь так много времени», – сказал мне на днях Хьюго.
Бен ждет у входа и не сразу узнает меня, когда я появляюсь в платье и на каблуках. На мне простое красное платье с длинными рукавами и мелкими пуговицами.
– Ты хорошо выглядишь, – говорит он, снимая темные очки. – Мне нравятся твои… – Он снова пристально смотрит на меня, словно не понимая, что я с собой сделала. – Твои волосы, – решает он. – Да, нравятся.
– Спасибо. Ты тоже хорошо смотришься. – Я показываю жестом на его бледно-розовую рубашку и темный пиджак.
Он усмехается и подает мне руку.
– Знаешь, Бен, вообще-то ты очень красивый, когда улыбаешься.
В церкви гул голосов. Мы проходим вперед и садимся на скамью рядом с пожилой парой.
– Сколько времени длится концерт? – Бен смотрит программку с «Реквиемом» Моцарта.
– Не меньше трех часов, это если без перерывов и молебна в конце.
Он поворачивается ко мне, на лице протест, но тут же видит мою улыбку.
– Тебя так легко поддразнить, Бенджамин! – говорю я.
У боковой стены церкви стоит группа слепых певцов, у всех черные галстуки-бабочки. Они готовятся занять свои места. Хьюго говорит мне, что перед концертом их руководитель всегда кипит и бурлит и неизвестно каким чудом размещает всех на сцене.