Под разговоры зрителей оркестранты садятся перед пюпитрами и принимаются настраивать инструменты. Хористы поднимаются цепочкой на сцену, держа в руках нотные папки.
– Вон Хьюго. – Я показываю на самого высокого певца, который возвышается над всеми как пальма, его галстук скособочился. – А вон его бывшая подружка, Рози, – я киваю на блондинку в первом ряду. Они мирно разошлись, когда Луи было около двух лет. «Я не хотел на ней жениться, – объяснил Хьюго. – Я должен быть честным».
У Хьюго бас, и потому он садится в заднем ряду рядом с маленьким лысым очкариком. Хор напоминает мне автобус с пестрой толпой разнокалиберных пассажиров или наш клуб АА.
– Я не смогла бы там стоять, – замечаю я.
– Почему?
– Начать с того, что я не могу петь. В школе меня всегда заставляли молча шевелить губами во время выступлений. Я пою так, словно кошке наступили на хвост. А от моих голосовых связок осыпается стекло.
– Неужели все так ужасно? Не может быть!
– Уж поверь мне.
– Ты бы согласилась за миллион фунтов подняться на сцену и спеть соло?
Я пожимаю плечами.
– Нет, серьезно, я не умею петь, и зрители заплатят миллион, чтобы только не слышать меня. Все музыкальные таланты нашей семьи достались Хьюго.
– Несправедливо.
– И рост тоже.
– Дважды несправедливо. Зато ты получила красоту и мозги.
Я улыбаюсь, чувствуя, что он все еще смотрит на меня. Он переводит взгляд на сцену, когда там под вежливые аплодисменты появляется толстяк-дирижер. Публика затихает. Начинается концерт.
К середине «Реквиема» я забываю обо всем. Гляжу на Хьюго, меня распирает гордость. Когда я пила, я ничего не воспринимала живо, даже рождение собственного сына помню смазанно. Вот и в такой день, как сегодня, я бы придумала какой-нибудь повод, чтобы не приходить сюда, а заглянуть в паб. Теперь я с большим облегчением замечаю в себе перемены. Вот запела одна из солисток, и меня переполняет благоговение перед ее голосом и красотой – эта тоненькая блондинка в бледно-бирюзовом шелковом платье покачивается в такт музыке. Когда она открывает рот, из него льются поразительно чистые звуки. Как это происходит? Откуда берется такой дар? Я вспоминаю, как мы с Луи поем дома под его CD «Энни» [8] . Когда я запеваю «Завтра», Луи смеется и «в панике» закрывает ладонями уши.
Когда исполняется «Лакримоза», я незаметно гляжу на Бена. Он сидит, целиком поглощенный музыкой. На его глазах блестят слезы. Концерт закончен, хористы кланяются. Зрители восторженно аплодируют, мы с Беном тоже.
Пока Хьюго переодевается, мы с Беном остаемся на своих местах. Вскоре в зале сидим мы одни.
– Я и не предполагал, что мне понравится этот концерт, – прочувствованно говорит Бен. – Если честно, то я ждал его с некоторым ужасом. – В его лице что-то дрогнуло.
– Бен, все в порядке?
Он внезапно плачет, извиняясь, бормоча, чтобы я не обращала на него внимания.
– Бен? – Я трогаю его за плечо. – Что такое?
– Я думал о Грейс. Она часто говорила мне, что я обыватель; дело в том, что я никогда не любил классическую музыку. А она всегда слушала Моцарта, когда готовила, или еще другого парня, кажется, Баха. Сегодняшний концерт заставил меня вспомнить о ней… Мне не хватает ее, Полли, – говорит он с дрожью в голосе.
Я тру его спину.
– Сейчас я думал о том, что она больше никогда не увидит Эмили, не увидит, как растет ее дочка. У нас с ней почти не было детства. Оно было богатое, но пустое. Лучше жить в вагончиках и в бедности, но с заботливыми родителями, чем так, как мы. У нас были только мы вдвоем, а теперь ее нет. Нет самой доброй и ласковой женщины, которая никогда не говорила с ненавистью о мире и не помнила удары, нанесенные ей людьми. Ей хотелось быть хорошей матерью, но даже это у нее отняли. У Эмили должна быть мать, а не я. – Он сжимает руку в кулак. – Мне ужасно не хватает ее, и я растерян, потому что она была моей семьей, одна она. Ты еще так многого не знаешь обо мне, Полли, так много плохого.
– Иди сюда, – говорю я, обнимая его за плечи. Он падает в мои объятия, вцепившись мне в руку, его тело сотрясают рыдания. Я прижимаю его к себе, глажу его по спине, как ребенка. Я плачу вместе с ним. – Ты хороший человек, Бен, и никогда не думай, что это не так. Грейс бы тобой гордилась, у меня нет в этом сомнений!
Постепенно его дыхание становится ровным, он поднимает ко мне лицо.
– Только не говори Хьюго, что я так разнюнился. Я чувствую себя идиотом. Пожалуй, тебе надо было взять с собой Джима. – Мы улыбаемся. – Беспроигрышный вариант.
– Возможно. Но кому нужен беспроигрышный вариант?
Мы с Беном и Хьюго находим столик в людном итальянском ресторане на Уэстборн-Гроув, поблизости от церкви Святого Петра.
После наших с Беном бурных панегириков хору я добавляю, что бас был особенно хорош и что мне хочется попросить у этого солиста номерок телефона. Я зачитываю Хьюго меню. «Времена года», – говорит он, когда я дохожу в меню до пиццы. – И этого достаточно.
Стройная официантка в черном фартучке принимает наш заказ.
– Вино? – подсказывает она, держа наготове ручку.
– Нет, – отвечаем мы в один голос.
Она убирает со столика бокалы.
Пока мы ждем пиццу, Бен расспрашивает Хьюго о его радиопередаче.
– Я рад, что ты спросил. Возможно, ты мне подскажешь какие-нибудь идеи. На следующей неделе мы будем говорить о том, что бы мы делали, если бы у нас было много денег и времени.
– Ах, интересно, – вклиниваюсь я. – В таком случае я бы отправилась в Ирландию, в Баллималоу.
Я рассказываю, что там неожиданно появилась зашибенная кулинарная школа.
– Я бы с удовольствием выращивала собственные овощи и фрукты, плавала на лодке в море и ловила лангуст.
– Хуже не придумаешь, – фыркает Хьюго.
– Согласен, – заявляет Бен. – Я научился готовить только из-за Эмили, да и то для меня это означает нажать кнопку на микроволновке.
– Ну а вы чем бы занялись? – спрашиваю я.
– Крикетом, – не раздумывая, отвечает Бен. – Чем бы я ни занимался, где и с кем бы ни был, я все бросаю и смотрю игру.
– Даже если лежишь в постели с Келли Брук? – подковыристо уточняет Хьюго и улыбается.
– Все равно замру. Хотя, может, и нет. – Он смеется. – Играл в крикет в школе, тогда и влюбился в эту игру. Мы с бабушкой всегда смотрели в летние каникулы отборочные матчи, обложившись шоколадным печеньем и коробочками с апельсиновым соком. Она присылала мне вырезки из газет, где было написано про наших любимых игроков. Я часто играл в Хэмпшире с друзьями сестры. Мы образовали клуб, ездили летом по окрестностям и играли с другими командами.