— Этих еще и спрашивать надо?
— Тогда терпите, ваше величество. Иннис вас любит, но будет ли она счастлива с вами?
— Я постараюсь.
— Сможете вы поддержать ее, когда девушку начнут травить всем двором?
— Казню нескольких, остальные притихнут.
— А если вы ее разлюбите?
— Не разлюблю.
Шимарис внимательно смотрит на меня и кивает.
— Да, пожалуй что. Вы понимаете, с чем вам предстоит столкнуться.
— Дариола — уже столкнулась.
— Она умерла своей смертью?
— Думаю, нет.
— Вы уверены, что с Иннис не будет то же самое? Когда ваши чувства охладеют?
— Я не думаю, что настанет такое время. Но могу пообещать, что отпущу ее. Если она сама захочет уйти.
— Это окажется вам по силам?
— А вы умеете задавать вопросы, светлый.
— Нет, ваше величество. Я боюсь задавать вопросы, потому что боюсь получить на них ответы.
— Задавайте. Я отвечу.
— А смогу ли я после этого благословить вас?
— Не знаю. Но в одном я могу поклясться. Я никогда не наносил удара первым.
— И не провоцировали врага?
— Провоцировал. Но не принуждал. Ни Дария подкладывать мне сестренку и подсылать убийц, ни Дариолу подливать яд.
— Даже так?
— Да, светлый. Я надеюсь, Иннис не станет меня травить.
— Нет. Она развернется и уйдет, если вы обманете ее доверие.
— Не обману. Я все для этого сделаю.
— Вы искренни, государь.
Молча смотрю в его глаза. Что тут сказать, служитель? Ты сам все видишь. Видишь и меня с моими пятнами, видишь и ее…
Нас может соединить любой холоп. Но мне хотелось бы, чтобы ты был рядом. Все‑таки ты единственный, кто не боится заглядывать мне в душу.
— Я благословлю вас, аше величество. И с радостью скреплю ваш брак. В чем‑то вы заблуждаетесь, в чем‑то идете неверной тропой, но одно — истинно. Между вами есть любовь. А любовь есть Бог. Ваш союз уже благословлен тем, кто выше меня.
— так стоит ли святить то, что уже свято?
И на лице храмовника мелькает лукавая улыбка.
— Как я уже говорил, государь, где солнце, а где яма на дороге?
И когда я предлагаю Шимарису отправиться с нами, тот пожимает плечами.
— Я давно хотел побывать в Раденоре. Говорят, прекраснее Алетара города нет.
Киваю.
И верно, Алетар великолепен.
— Шимарис, при моем дворе освободилось место служителя…
Мужчина хмурится.
— Тут я помочь ничем не смогу, государь. Слишком уж зловонное это место — двор.
Спорить сложно.
— Но поддержка‑то мне нужна, как бы при дворе не пахло.
— Вряд ли я могу помочь, ваше величество.
— Уклоняетесь от тяжкой работы, светлый?
— Не хочу себя переоценивать, ваше величество.
Мне кажется, он себя недооценивает. Но — ему виднее.
* * *
В Раденоре все по — старому. Дом… как же я соскучился!
И только ради восторженного лица Иннис, глядящей на раскинувшийся Алетар, стоило везти сюда остальную свору.
— Алекс… это прекрасно!
— Это сердце Раденора.
— Когда глядишь на такой город, даже и не думаешь, что, наверное, там есть бандиты, убийцы… Он словно белая пена на гребне волны. Кружево из камня!
— Ты еще не видела его на рассвете, когда он окрашивается в розоватые тона и сияет, словно человеческая плоть. В этот миг он кажется живым, дышащим. А вся грязь… Где ее нет7 но мы же будем стараться ее извести?
— конечно!
Кто бы знал, как меня радует ее согласие.
Мы!
Этим все сказано.
И все же, я полудемон. Раньше меня это не беспокоило, а вот сейчас… я‑то за себя постою, случись что. А Иннис?
Канцлер каким‑то чудом умудряется устроить торжественную встречу — каждый день, что ли, готовились, чтобы не пропустить? Поднимаются флаги, играет музыка…
Пока мы едем по городу, кто‑то кричит 'Ура королю!'. Привыкли, что ли? Все равно монеток я в толпу не бросаю. И не запасся, и неправильно это.
Первая, кто встречает нас у ворот дворца — Марта. И ни одна придворная тварь не рискует покуситься на ее привилегию. Понимают уже, что я их всех на скотобойню отправлю, если мою няню хоть словом зацепят. За спиной, конечно, шепчутся, но гордости у некромантов на два десятка человек хватит. Так что не замечает их Марта привычно. А уж раденорские то попугаи али риолонские — неважно.
Спрыгиваю с коня и крепко обнимаю няню.
— Марта…
— Сынок… — это тихо — тихо, только для меня. И уже громко. — Ваше величество, добро пожаловать домой.
Отпускаю няню, чуть смущенно улыбаюсь, поводя глазами на Иннис. Марта прищуривается. Иннис легко спрыгивает с лошади, не дожидаясь помощи от кого‑нибудь из придворных, чуть смущенно улыбается.
Взгляд Марты остается таким же сосредоточенным. Радоваться она не спешит, слишком хорошо ей памятна Карли. Иннис выпрямляется. Два черных взгляда скрещиваются так, что мне слышится звон мечей.
Посмотрим еще, что ты за птица такая, — читается в глазах Марты.
Я признаю твое право, но уступать не собираюсь, — отчетливо написано на лице Иннис.
В этой ситуации я могу только подозвать канцлера, крепко пожать ему руку, благодаря за заботу о Раденоре — и приказать устроить всех приехавших во дворце. А меня проводить к телу жены.
* * *
Дариола отлично сохранилась. Бальзамирование творит чудеса. И нельзя ничего увидеть под раззолоченным платьем. Смерть придала ей достоинство, которого так не хватало в жизни.
Жалость?
Нет, это не обо мне. Да и чувство вины меня не мучает. Скорее, облегчение. Останься она жива — и как бы мы с Иннис…
Если бы не ее предательство, я не встретил бы Иннис. Никогда не знаешь, что будет внутри раковины — дохлый моллюск или жемчужина? Казалось бы, подлость, предательство, убийство, но зато я нашел Инни.
Стою на коленях и делаю вид, что молюсь. В храм проскальзывает Шимарис.
— Ваше величество, не стоит изображать скорбь там, где нет зрителей.
— Напрашиваетесь, светлый?
Шимарис усмехается.
— Ваше величество, не стоит. Я вижу, что происходит между вами и графиней Андаго. Люби вы жену — новое чувство не вспыхнуло бы так скоро.