Толкования Торы, устный Закон, в течение столетий излагались в Талмуде (это слово означает в переводе «учение», «учеба»), представляющем собой род еврейской конституции. Этот энциклопедический труд, написанный на древнееврейском и арамейском языках, состоит из двух книг – Мишны («повторение») и Гемары («учение») и представляет собой собрание законов и преданий, правил и воспоминаний о временах Храма, объяснений и интерпретаций Священного Писания. Талмуд не есть обычное собрание законов. Фактически это религиозный эквивалент британского «Хансарда» [117] или американских «Записей Конгресса» («Congressional Record») – утомительно детальный отчет о длившихся несколько столетий дискуссиях в раввинских академиях Иудеи и Вавилонии в первой половине первого христианского тысячелетия.
Стандартный формат страницы Талмуда выглядит следующим образом. В центре находится отрывок из Мишны, поверх него соответствующий раздел Гемары, у разворота размещаются комментарии французского рабби Шломо бен Ицхака (Раши), суперкомментарии к словам Раши размещены на внешней стороне страницы, а вокруг – ряд заметок на полях, глоссы, ссылки и указатели на другие работы. Врач, философ, переводчик и грамматик Авраам бен Меир де Бальмес (ок. 1440–1523) в своем труде «Микне Аврам» («Достояние Авраама», лат. «Peculium Abrae») писал о разработавшем этот формат в своей венецианской типографии издателе-католике Даниэле Бомберге: «Ноги его отцов не ступали у подножия Синая <…> но он был одним из тех, кто свободно тратил свои деньги на служение Богу».
Столетия дискуссий и споров, вначале в религиозных академиях Явне и Тиберии в Святой земле, так же как в Наардее, Суре, Пумбедите и других вавилонских городах, а позднее в духовных училищах Северной Африки, Испании, Италии и Франции развили технику библейских комментариев до уровня изящного искусства. Начиная с XIII века и далее, когда «благочестивые Германии» уже достигали своей цели по возвращению заблудших восточноевропейских братьев в свою семью, раввины Германии и Австрии начали передавать ученую традицию на восток – в Богемию и далее распространять по всей идишской территории. Новые комментаторы, говорившие на идише, с готовностью продолжили эту традицию, и к XV веку во всех больших городах Польши, Богемии и Венгрии для изучения Талмуда были созданы по одной или более ешиве, религиозному училищу; одни были построены специально, другие располагались в уже существовавших зданиях, некоторые были роскошными и даже грандиозными, другие представляли собой просто деревянные хижины с земляным полом.
Вскоре каждый еврейский квартал заполнился звуками речей студентов, изучавших Талмуд, их голоса повышались при каждом религиозном диспуте, потому что суть обучения в ешиве – это занятия, во время которых разные точки зрения должны сталкиваться в устном споре. Использование музыкальных тропов для выделения противоположных направлений в споре есть основной метод обучения в ешиве. Талмуд с презрением относится к тем, «кто читает без мелодии и учится без музыки» (трактат «Мегила», 32b).
Двери ешив были открыты для всех, чей интеллектуальный уровень позволял достичь успеха в занятиях. Традиционная страсть евреев к образованию в эпоху, когда единственно возможным образованием было религиозное и никто не ходил в школу, чтобы научиться арифметике или географии, привела к тому, что каждая семья желала отдать в ешиву хотя бы одного сына, а лучше всех. Для любого еврейского мужчины с интеллектом это было сильнейшим устремлением, такие амбиции усердно поддерживались в идишской цивилизации.
Последствия очевидны до сего дня. Благодаря традиционным методам обучения в ешивах евреи приобрели репутацию людей, отвечающих вопросом на вопрос. Ритм и мелодика чтения при изучении Талмуда (на идише геморе-нигн, «напев Гемары») сформировали характерные идишские интонации повышения и понижения тона, свойственные и другим еврейским диалектам, даже израильскому ивриту, а «певучесть» является наиболее частой характеристикой еврейской манеры речи.
К XV или XVI веку распространение ешив в говорящих на идише землях сделало их центрами еврейской религиозной мудрости. Испания, Италия и Франция перестали быть средоточием величайших и важнейших духовных авторитетов. Действительно, очень скоро новые восточноевропейские центры учености почувствовали себя достаточно способными, чтобы спорить со старыми. Уже в 1234 году, по данным «Encyclopaedia Judaica», «рабби Яков Савра из Кракова, великий ученый и знаток всего Талмуда, высказал свое мнение, противоречащее мнениям величайших современных ему ученых из Германии и Богемии». Позднее говорящие на идише мыслители (например, Йом-Тов Липман из Мильгаузена, назначенный в 1407 году Judex Judaeorum (еврейским судьей) Праги; Моисей Минц, раввин Познани с 1474 года; Соломон Лурия (1510–1574) из Острога, Бриска из Люблина; Моше Иссерлес (около 1520–1574) из Кракова) быстро завоевали международное признание благодаря своим писаниям и постановлениям. На деле они даже осмеливались спорить с признанным обобщающим кодексом еврейской религиозной практики «Шулхан арух» («Накрытый стол»), составленным уроженцем Испании Йосефом Каро. Мудрец из Польши Моше Иссерлес написал к этой книге примечания с довольно дерзким названием «Мапа» (буквально «Скатерть») – декоративный слой, покрывавший строгую функциональность труда своего старшего современника и отвечавший разным умонастроениям, условиям и традициям Восточной Европы.
В новых центрах учености произошли тонкие, но глубокие изменения в проведении религиозного обучения. Многовековая традиция требовала изучать Тору и Талмуд в равных пропорциях. Маймонид учил, что «человек должен разделить свое время учения: треть для Библии, треть для Мишны и треть для Гемары» (Талмуд, трактат «Бава меция», 33). То же говорил и Йосеф Каро. Но ешивы в Польше и Литве, слишком далеких по времени, пространству и ментальности от Древней Иудеи, подняли изучение Талмуда намного выше Торы, согласно сентенции «Изучение Торы – это достижение, но и не достижение; нет большего достижения, чем изучение устного Закона». Возможно, раввины опасались, что доступ к первоисточнику приведет к тому, что каждый человек будет сам решать, что значит тот или иной текст Торы, и поэтому впадет в ересь. Быть может, и сама интеллектуальная атмосфера востока Европы привела к смене акцентов. Но как бы то ни было, все соглашались со словами ученика Махаршала раввина Шломо бен Мордехая из Межерича, что «истинное будущее спасение <…> может прийти только через изучение Талмуда, потому что изучение Талмуда ведет к святости и чистоте <…> тогда как изучение Торы не приводит даже к праведности. <…> Даже небольшое изучение Талмуда приводит к большему страху перед Небесами, чем долгое изучение Торы» (трактат «Золотой атарь»).
В польских ешивах Талмуд в конце концов стал исключительным предметом изучения, и в XVII веке ученый раввин Йосеф Хаан из Франкфурта писал о раввинах, «ни разу в жизни не видевших Писания своими глазами» [118] .