Еще более, чем развитие естественных наук и гуманизма, раввинов беспокоило распространение книгопечатания с подвижным шрифтом – порождение Ренессанса. Давид Ганс писал в своем «Ростке Давида»:
С тех пор как Бог создал человека, никакое другое изобретение несравнимо с этим. От него получили выгоду не только метафизические науки и семь светских наук, но и все прикладные искусства – обработка металла, архитектура, гравирование на дереве и литография. Каждый день открывает новые стороны, публикуется бесчисленное количество книг, приносящих выгоду любым профессиям, каковы бы они ни были.
Евреи рано восприняли искусство книгопечатания. В одно время с Гутенбергом, в 1444 году, еврейский красильщик из Авиньона Давид из Кадерусса экспериментировал с «искусством письма», используя еврейские буквы, «хорошо вырезанные из железа» [159] . Первые книги на древнееврейском появились в Италии в 1470-е годы, почти через 15 лет после знаменитой Библии Гутенберга. Вскоре еврейские печатни были построены в далекой Восточной Европе – в Праге (1512), Кракове (1534) и Люблине (1555).
Это оказало разрушительное влияние на идишскую интеллектуальную традицию, которая до сих пор была исключительно устной и передавала мудрость от поколения к поколению при помощи слов.
Старые методы не могли соревноваться с потоком печатных книг, хлынувшим в идишский мир. Историки считают, что идеи философов, подвергшиеся критике раввина в Старой синагоге Познани в то мартовское утро, на самом деле являлись рецепцией опубликованных незадолго до этого сочинений, недавно дошедших до польских семинарий. Памфлет Горовица перечисляет их:
Маймонид, Нахманид, дон Исаак Абарбанель, рабби Исаак Арама, рабби Шем Тов, рабби Авраам ибн Эзра, рабби Бахья-старший, второй рабби Бахья, Герсонид, рабби Давид Кимхи, рабби Иосиф Альбо, рабби Исаак Исраэли-второй, рабби Соломон бен Адрет, мудрец рабби Иона, составивший комментарии на Альфаси, и рабби Саадия Гаон.
Рабби Ашкенази должно было казаться, что неконтролируемое изобилие книг угрожало многовековым традициям. Вопрос о том, совместимо ли изучение наук и философии с религиозной верой, вновь неизбежно стал предметом публичного обсуждения в общине, ориентированной на традицию.
Это произошло не за один день. С конца XV века говорившие на идише ученые Восточной Европы спокойно занимались изучением рационалистической философии и ее ответвления, которое мы сегодня называем естественными науками. Писец по имени Иерухам Фишль трудился в Польше, деля время между копированием рукописных древнееврейских переводов таких светочей философии, как Аристотель, Аверроэс и аль-Газали, а также оригинальных еврейских сочинений и странствиями по Восточной Европе с целью продажи их голодным до знаний учащимся. Его труд и труд ему подобных был усердным. В 1517 году польский хронист Матвей Меховский в «Трактате о двух Сарматиях» («Tractatus de duabus Sarmatiis») отмечал, что литовские евреи изучали науки и искусства, астрономию и медицину по древнееврейским книгам, что было подтверждено позже посетившим страну папским легатом.
Обычно говорящие на идише ученые штудировали труды великого Маймонида, Моше бен Маймона (1135–1204), современника арабского мыслителя Аверроэса (Ибн Рушда) и норманнского мученика Томаса Беккета [160] – порождение не идишского, а иудео-арабского мира в эпоху неудавшегося Ренессанса XII века. Его история и инспирированные ею яростные раздоры должны были заставить задуматься его польских последователей XVI века.
Повернем листы календаря назад, от XVI столетия к XII. Бен Маймон – самый влиятельный из всех еврейских философов, популярный также среди христиан и мусульман. Пожизненно изгнанный из своей родной Кордовы нетерпимой и фундаменталистской Берберской династией, он приехал сначала в марокканский Фес и, наконец, поселился в Каире. Он выступал с критикой главы Вавилонской академии и его зятя – «очень глупого человека <…> ничтожного и невежественного во всех отношениях» и изыскивал возможность заменить изучение Талмуда, требующее многих лет упорного труда, выработанным им самим систематическим и прежде всего доступным кодексом законов, «Мишне Тора». Маймонид предпочитал греческую логику и анализ раввинистической казуистике, критически объяснял все аллегорические пассажи Торы и Талмуда, не выдерживавшие рационального анализа, отрицал астрологию в пользу астрономии и предпринял попытку, хотя и не полностью успешную, согласовать учение Аристотеля с учением еврейских мудрецов. Кроме этого, он был автором трактатов по астрономии и медицине.
Маймонид расколол еврейское общество своего времени на враждующие группы, между которыми случались жестокие перепалки, обмен грубыми оскорблениями и злобными обвинениями. Иегуда Галеви, величайший еврейский поэт предыдущего поколения, советовал:
И не превозноси ученье греков,
Что не плоды, а лишь цветы взращает [161] .
Это был не просто спор между верой и рациональной философией, но и конфликт между разделением и объединением, классовая борьба между простолюдинами и высшим интеллектуальным слоем иудео-арабского общества. В письме к раввинам Северной Франции ведущий талмудист того времени Моше бен Нахман, Нахманид, резко критиковал тех, кто, подобно Маймониду, зарабатывает на жизнь, обслуживая правящий класс:
Они оскверняют себя пищей гоев и вином их празднеств. Они смешиваются с ними и привыкают к их делам. <…> Придворным разрешают изучать греческую мудрость, знакомиться с медициной, изучать математику и геометрию, другие знания и трюки, чтобы зарабатывать на жизнь при королевских дворах и во дворцах.
Диспут, известный среди историков как полемика об учении Маймонида, продолжался еще более ста лет после того, как философ был похоронен в Тиберии на берегу Галилейского озера. Его сторонники и оппоненты продолжали выпускать потоки писем, комментариев, проповедей и памфлетов: «Они наполнили свои утробы греческим дурманом. <…> Они не углубляются в пути нашей Торы, им довольно путей чуждых народов». – «Знаешь ли ты, что Бог отделил людей от животных, наделив их разумом, мудростью и пониманием?» – «Раз он не может найти доказательств против слов талмудических мудрецов, кто будет слушать его мнение?» – «Разум был вложен во всех и каждого из семени Израиля еще до познания Торы» [162] .
Постепенно словесный конфликт перешел в фазу жестокого насилия, когда противники философии, даже лучшие из которых были обуреваемы страстями, разрушили могилу Маймонида, и хуже того – когда рабби Шломо из Монпелье «с плачем и мольбами» прибежал к францисканцам и доминиканцам, говоря: «Глядите, они среди нас – еретики и неверные, ибо они соблазнили Моше бен Маймона из Египта. Вы, очищающие свою общину от ереси, очистите и нашу» [163] . Доминиканцев не нужно было просить дважды, и в 1233 году в Монпелье они с удовольствием сожгли книги великого мыслителя. Через девять лет, войдя во вкус, они опрокинули 24 фургона, в которых находилось 12 000 экземпляров Талмуда, в большой костер возле Нотр-Дам на парижском острове Сите.