Завоевание империи – это не просто еще один этап нескончаемой саги о расширении территории, а период естественного развития от деревенского вождя к городскому главе, затем правителю большого города, царю и императору. Можно легко признать, что желание возглавить свой народ возникает как у мужчин, так и женщин. Не требуется очень уж большого психологического настроя, чтобы перестать быть первым среди равных, а стать лугалем – «большим человеком», а затем монархом. Также нетрудно любому человеку со всеми его слабостями, безрассудными поступками и недостатками оценить привлекательность возможности обладания властью над жизнью и смертью своих соотечественников, с удовольствием купаться в почитании, любви и лести, неизбежно направленных на личность, символизирующую всех граждан, и в то же время действовать как земной представитель реального монарха – бога города. Другое дело, если пожелать выйти за рамки своей собственной страны и не просто силой заставить жителей других земель подчиниться себе, платить щедрую дань, как это не раз делалось раньше, а сделать их своими последователями и поставить себя во главе их, став уже лидером смеси множества народов. Для этого человеку потребуется по-новому взглянуть на себя, на то, что лежит в основе его происхождения и служения собственному богу, составляет его личные качества, независимо от родного языка или культуры. Иными словами, быть императором – это отделиться от «своих», что требует определенного рода «героической» самодостаточности.
Поэтому, когда Саргон построил свою империю, он признал, что не сможет отделить себя от бремени традиционной царской власти и почтения к Забабе – богу Киша, не создав для себя новой столицы – города, который не был бы связан ни с семитами, ни с шумерами; основанного не богом, согласно традиции, а самим императором Саргоном. Новая столица получила название Агаде по-шумерски и Аккад по-семитски. А затем вся северная часть аллювиальной равнины, население которой говорило на семитском языке, была названа Аккад; появилась разновидность семитского языка – аккадский, а людей, живших здесь, стали называть аккадцами.
Нельзя сказать, чтобы Саргон игнорировал божественные силы. Он предпочел оказаться под покровительством богини Иштар – потомка доисторической великой богини, модели для греческой Афродиты и римской Венеры, которая подобно другим божествам Южной Месопотамии – богам пресной воды Энки и Эа, богам луны Нанне и Сину, богам солнца Уту и Шамашу слилась со своим шумерским аналогом, в данном случае с Инанной. Ее власть над войной и любовью, битвами и деторождением, агрессией и вожделением сделала ее «адреналиновой богиней», божеством сражений и веселья, совершенной небесной госпожой и защитницей воина-героя бронзового века.
Какая удача, что у нас есть изображение замечательного человека, который достиг всего этого. А так как скульптура, найденная Томпсоном и Маллоуэном, вполне могла быть создана при жизни Саргона (он правил более 50 лет), то она могла передавать большое сходство, пусть даже угодливое (можно допустить, что так требовалось, по крайней мере с точки зрения здоровья и безопасности скульптора).
Тем не менее голова была найдена с серьезными повреждениями, но причиненными не в ходе раскопок – их нанесли еще в древние времена.
И они также не были случайными. С первого взгляда заметнее всего то, что случилось с глазами. Инкрустация, которая когда-то представляла собой зрачок, возможно из драгоценного камня, отсутствует на обоих глазах, но, в то время как эта потеря с правой стороны выглядит естественно, как связанная с коррозией обычно гладкой медной поверхности, левый глаз явно был специально удален с помощью острой стамески. Может быть, важно то, что только один глаз покалечили таким образом. Вдобавок у головы отрезали уши, очевидно с помощью ударов стамески; удары наносились и по кончику носа и переносице, которые оказались поврежденными, а концы бороды были отломаны. Все это, вполне возможно, произошло и случайно – в ходе разграбления города и его храмов. Но с учетом того, что Ниневию в 612 г. до н. э. захватили мидийцы в союзе с вавилонянами, эти конкретные уродства не могут не воскресить в памяти ужасные увечья, причиненные мидийским повстанцам, которыми хвастался персидский император Дарий Великий в своей автобиографии, высеченной менее века спустя на скале Бехистун в Иране. Вот пример некоего Фраватиша, претендовавшего на трон Мидии в 522 г. до н. э., на подавление восстания которого у Дария ушло несколько месяцев: «Фраватиш был захвачен в плен и приведен ко мне. Я отрезал ему нос, уши и язык, выколол ему один глаз, и его держали в кандалах при входе в мой дворец, и все люди видели его. Затем я распял его в Хагматане [Экбатане]». В случае с найденной головой были также отрезаны оба уха, нос и выколот один глаз. Здесь явный подтекст – повреждения медной скульптуре нанесли специально, и это имело особый смысл: осквернение священного изображения почитаемого национального героя – удар по гордости побежденного народа, выражение презрения к традициям и верованиям ассирийцев – жителей Ниневии.
Если все так и было, то содеянное говорит нам о том, что по крайней мере через 1500 лет после своей смерти Саргон Великий (основатель Аккадской империи около 2230 г. до н. э.) считался полусвященной фигурой, святым покровителем всех последующих империй на Месопотамской равнине. Действительно, два царя гораздо более позднего периода, один из которых правил Ассирией приблизительно в 1900 г. до н. э., а другой – в конце VIII в. до н. э., взяли его официальное имя или, скорее, титул – Саргон, «законный царь», словно для того, чтобы украсть немного его громовой славы для себя.
То, что известность (честь и слава) отдельного правителя осталась незапятнанной и не потускнела за полтора тысячелетия, уже необычно. Спустя 4 тысячи лет эта легенда все еще производит впечатление.
Во время довольно нелепого Международного Вавилонского фестиваля в 1990 г. С. Хусейн отпраздновал свой день рождения. Как написал журнал «Тайм», «не многие празднования дня рождения могли сравниться с представлением, поставленным иракским президентом Саддамом Хусейном, чтобы отметить свое 53-летие в прошлом месяце. Садам пригласил членов кабинета министров, выдающихся государственных деятелей и дипломатов в свою родную деревню Тикрит на роскошное торжество, включая двухчасовой парад с транспарантами, провозглашающими: „Твои свечи, Саддам, – это светочи для всех арабов“».
Празднества достигли своего апогея, когда выкатили деревянную хижину и толпы народу в одежде древних шумеров, аккадцев, вавилонян и ассирийцев простерлись перед ней ниц. Двери открылись, и все увидели пальму, с которой в небо взлетели 53 белых голубя. Под ними по ручью проплыл младенец Саддам, лежащий в корзине.
Репортер журнала «Тайм» был особенно поражен сюжетом «младенец в корзине» и назвал его «вернувшимся Моисеем». Но зачем, скажите на милость, Саддаму захотелось сравнить себя с вождем евреев? Журналист не понял главного. Эта идея была изобретением жителей Месопотамии задолго до того, как ее переняли древние евреи и применили к Моисею. Иракский диктатор намекал на древнейший и для него гораздо более яркий прецедент. Он изображал себя преемником Саргона – самого известного семитского императора древности.