Они вышли вместе.
У Мэйзи сжималось сердце от мысли, что придется закрыть больницу и отказаться от всего, за что она так усердно боролась все эти годы. Но больше всего ей было жалко Хью. Она как сейчас помнила рассказанную им семнадцать лет назад на скачках историю его жизни; она до сих пор слышала скорбь в его голосе, когда он говорил о смерти своего отца, не пережившего банкротства. Тогда Хью с вдохновением пообещал стать самым умным, самым осторожным и самым процветающим банкиром во всем мире, словно это могло ослабить его боль. Наверное, тогда ему и в самом деле становилось лучше от таких обещаний. Но сейчас его постигла участь отца.
Их взгляды встретились. Мэйзи прочла в его глазах безмолвный призыв. Встав, она медленно подошла к его креслу, прижала его голову к груди и принялась нежно гладить его по волосам. Хью обвил ее руками, сначала очень осторожно, а затем более уверенно, прижимая ее к себе покрепче. А потом он заплакал.
После ухода Хью Мэйзи прошлась по палатам, осматривая все новым взглядом: самостоятельно покрашенные ими стены, купленные в лавках старьевщиков кровати, красивые занавески, вышитые матерью Рейчел. Она вспомнила, каких нечеловеческих усилий им с Рейчел стоило открытие больницы, вспомнила сражения с медицинскими авторитетами и судьями, вспомнила о том, как лестью и очарованием добивалась благосклонности осторожных инвесторов и суровых представителей церкви. Выстоять им тогда помогли только вера в себя и упорство. Она утешала себя тем, что им удалось тогда победить и что больница просуществовала двенадцать лет, оказав помощь сотням женщин. Но ведь она хотела сделать что-то, что изменило бы общество навсегда. В своем воображении она представляла ее первой из нескольких десятков подобных женских больниц по всей стране. Но, стало быть, мечте ее не суждено воплотиться в жизнь.
Она поговорила со всеми женщинами, родившими сегодня. Больше всех ее беспокоила невысокая и щуплая «мисс Никто» – младенец у нее был совсем крохотным. Мэйзи догадывалась, что девушка специально голодала, чтобы скрыть свою беременность от родных. Просто удивительно, до какой степени у девушек это получается; сама-то она раздулась уже на пятом месяце – но по рассказам знала, что скрыть беременность можно.
Мэйзи присела на кровать «мисс Никто».
– Ну разве она не прекрасна? – спросила та, кормя грудью новорожденную девочку.
Мэйзи кивнула.
– У нее черные волосы, как и у вас.
– У моей матери тоже черные волосы.
Мэйзи погладила крошечную головку. Как и все младенцы, малышка походила на Солли. Вообще-то…
Вдруг Мэйзи словно молнией ударило.
– О господи! Я знаю, кто вы!
Девушка в изумлении посмотрела на нее.
– Вы внучка Бена Гринборна, Ребекка, правда? Вы скрывали свою беременность, насколько это было возможно, а потом сбежали из дома, чтобы родить.
Глаза девушки расширились.
– Как вы узнали? В последний раз вы видели меня, когда мне было шесть лет!
– Но я знаю вашу мать. В конце концов, я была замужем за ее братом. Она была добра ко мне и всегда старалась чем-нибудь помочь, пока ее отца не было рядом. И я помню вас ребенком. У вас были точно такие же черные волосы.
– Вы пообещаете ничего не рассказывать? – испуганно спросила Ребекка.
– Я пообещаю ничего не рассказывать без вашего согласия. Но я считаю, что вы должны сообщить о себе родным. Ваш дед места себе не находит после вашей пропажи.
– Его-то я и боюсь больше всего.
Мэйзи кивнула.
– И я прекрасно вас понимаю. Он сухой и бессердечный скряга, это я знаю по личному опыту. Но если вы мне позволите поговорить с ним, то я постараюсь воззвать к его разуму.
– Правда? – спросила Ребекка с надеждой и с воодушевлением, на какое способна лишь юность. – Вы и вправду поговорите с ним?
– Конечно. Но я не скажу, где вы, пока он не пообещает проявить к вам милосердие.
Ребекка посмотрела на малышку, прекратившую сосать грудь и закрывшую глаза.
– Уснула.
Мэйзи улыбнулась.
– Вы уже выбрали для нее имя?
– О да! Я назову ее Мэйзи.
Бен Гринборн вышел из палаты, не скрывая катившихся по его щекам слез.
– Пусть побудет пока с Кейт, – сказал он сдавленным голосом.
Вынув из кармана носовой платок, он безуспешно попытался стереть им слезы. Мэйзи впервые видела своего свекра в таком состоянии. Он выглядел беспомощным, но от этого в ее душе еще сильнее пробуждалась жалость к нему.
– Зайдите ко мне в кабинет, я вам налью чаю, – предложила она.
– Благодарю вас.
Мэйзи провела его в свой кабинет и усадила в кресло, подумав о том странном обстоятельстве, что это уже второй мужчина, плачущий здесь за вечер.
– А все эти молодые женщины, которых я видел, они в том же положении, что и Ребекка?
– Не все. Некоторые вдовы. Некоторых бросили мужья. Многие убежали от мужчин, которые их избивали. Женщина готова многое вынести и остается с мужем, даже если он ее бьет, но беременные боятся, что тумаки и удары повредят ребенку. Впрочем, большинство женщин так же, как и Ребекка, просто совершили глупую ошибку.
– Я не думал, что в таком возрасте жизнь может меня чему-то научить. Какой же я был глупец!
Мэйзи протянула ему чашку с чаем.
– Спасибо. Вы так добры ко мне, – сказал Гринборн. – А вот обо мне этого не скажешь.
– Все мы совершаем ошибки.
– Какой же замечательный у вас замысел! Куда бы эти бедняжки пошли, не будь вас?
– Я думаю, рожали где-нибудь на задворках или в канаве.
– Подумать только! Такое могло случиться и с Ребеккой!
– К сожалению, больницу придется закрыть, – сказала Мэйзи.
– Почему?
– Все наши средства хранились в Банке Пиластеров. Теперь мы остались без гроша.
– Ах, вот как, – произнес Гринборн задумчиво.
Хью разделся и лег в кровать, но сон не шел, поэтому он сел в ночной сорочке у камина, чтобы поразмыслить. Он снова и снова прокручивал в мыслях ситуацию с банком, но не находил способов выпутаться из нее. И все же мысли его не оставляли.
В полночь он услышал громкий и настойчивый стук в дверь. Накинув халат, Хью спустился и открыл ее. У дверей стоял лакей в ливрее, вышедший из подъехавшего к дому экипажа.
– Прошу прощения за столь поздний визит, сэр, но это срочное послание, – сказал он, протягивая конверт.
Пока Хью распечатывал конверт, по лестнице спустился дворецкий.
– Все в порядке, сэр? – спросил он.
– Просто записка. Можете спать дальше.