— От этих силы не потребуются. — Ну хорошо, отдам ее за семь сестерциев.

— За иудея не дам и самого мелкого гроша, — отозвался римлянин. — Проваливай.

Прокоп подтолкнул Хадассу вперед.

— Хорошо, тогда берите ее так! Даром! Увезите ее в Рим вместе с остальными. — Он выпустил веревку из рук. — Иди вместе с ними, — приказал он ей, — а я умою после тебя руки.

Хадасса смотрела, как он уходит, и почувствовала, что слабенький лучик надежды неумолимо гаснет. «Вперед», — прикрикнул на нее легионер, подтолкнув к кораблю. Поднявшись на палубу, она посмотрела в глаза командиру. Его лицо было обветрено жарким воздухом и годами жестоких битв, и он смотрел на нее тяжелым и холодным взглядом.

Фест ни во что не ставил иудеев. Слишком много друзей погибло от их грязных рук, поэтому у него теперь не было никакой жалости даже к этой девчонке. Он заметил, как она шевелила губами, поднимаясь по трапу, и догадался, что она молится о спасении своему невидимому Богу. Она оказалась единственной иудейкой, которая смотрела ему в глаза. Он взял ее за веревку и вытянул из строя. Она снова посмотрела на него. В ее глазах он увидел только страх, но никакой непокорности в них не было.

— Тебя везут в Рим, — сказал он. — Ты ведь знаешь, что это для тебя значит, правда? Арена. Я видел, как ты сейчас молилась своему Богу, чтобы Он тебя спас, но ты ведь все равно будешь в Риме?

Когда она ничего не ответила, он рассердился.

— Ты понимаешь по–гречески?

— Да, мой господин.

Ее голос был мягким, но не дрожал. Фест сжал губы.

— Кажется, твой невидимый Бог не собирается тебя спасать, а? Что ты на это скажешь?

Она подняла на него глаза.

— Если Богу угодно, чтобы я умерла, значит, я умру. И никакая сила на земле не сможет этому помешать.

В этих простых словах, сказанных хрупкой девочкой, виделись семена нового, еще более кровавого сопротивления. Фест снова сжал губы.

— На земле есть только одна настоящая сила, девочка, и это сила Рима. — Он резко повернулся к сотнику, стоявшему рядом. — Уведи ее вниз, к остальным.

6

Атрета, закованного по рукам и ногам, вывели из повозки и повели через ворота в лудус Капуи. По пути на юг Малкен приобрел еще девять человек, причем некоторых из них явно не для гладиаторских боев. Атрет сразу увидел, что в них не было никакой агрессивности и они совершенно не умели драться. Подобно вьючным животным, они выполняли все, что им ни приказывали. Германский воин смотрел на них с нескрываемым презрением.

Страдая от побоев, которые он перенес в результате своей последней попытки бежать, Атрет едва передвигался. «Встать в строй!» — прикрикнул на него стражник, щелкнув кнутом. Атрет вздрогнул, потому что в тот же миг его спину тысячами игл пронзила резкая боль. Он выругался и встал в строй.

Малкен обходил строй закованных в кандалы людей, временами отдавая приказы. «Стой прямо!» — крикнул он на одного из рабов, а стражник угодливо ткнул явно больного пленника. Другие пленные стояли, потупив глаза в землю, преклонившись перед силой завоевателя, — все, кроме Атрета, который стоял, широко расставив ноги и глядя прямо в глаза торговцу, не скрывая ненависти, которую к нему испытывал. Стражник изо всей силы ударил его кнутом по плечам. Атрет только слегка вздрогнул.

— Хватит, — сказал Малкен, когда стражник замахнулся на Атрета еще раз, — не стоит его уродовать сверх того, что он уже получил.

Страдая от боли, Атрет прищурил глаза и стал внимательно изучать все вокруг себя, выискивая хоть малейшую возможность для побега. Его окружали высокие каменные стены. Железные решетки, тяжелые двери и готовые к любым неожиданностям вооруженные до зубов стражники — все это говорило о том, что ему выпала тяжелая участь рабской жизни в плену врага. За решетчатой дверью мужчины тренировались перед выступлением на арене. Значит, и его теперь сделают гладиатором?

Наставника можно было определить легко, поскольку он был рослым, крепко сложенным, одетым в покрытую тяжелыми доспехами кожаную тунику и единственным, кто носил в ножнах на поясе меч. Атрет подумал, что такое оружие здесь было нужно явно не для защиты и не для нападения, — наверное, оно служило знаком отличия.

Малкен поймал взгляд молодого германца и злорадно улыбнулся.

— Это Тарак. Можешь теперь огрызаться на него так, как ты огрызался на меня все эти недели. А ведь ему ничего не стоит перерезать горло любому рабу без всякой причины — просто так, в назидание другим.

За первые недели своего рабства Атрет стал немного понимать по–гречески, но угрозы Малкена его совершенно не пугали. Он сделал резкое движение вперед, как будто хочет напасть на торговца, и посмеялся над тем, как римлянин попятился от него. Это была единственная радость, оставшаяся у Атрета, — видеть, как тот, кто называет себя «хозяином», в страхе шарахается от него.

— Родился бы ты хаттом, мы бы тебя живо в болоте утопили, — презрительно усмехнулся варвар.

Малкену не нужно было знать германский, чтобы понять, что над ним жестоко посмеялись. Покраснев от гнева, он выхватил у стражника плеть и хлестнул германца по груди, располосовав кожу. Атрет тяжело задышал, но не шелохнулся. Посмотрев на Малкена, он плюнул ему в лицо.

— Скорп идет, — сказал один из стражников, когда Малкен снова поднял плеть.

Опустив плеть, Малкен сунул ее одному из стоявших рядом стражников.

— Глаз с него не спускайте.

— Лучше бы убить его, — пробормотал стражник.

— Он единственный, кто действительно стоит хороших денег, — сердито сказал Малкен. Но, вспомнив, что к нему пришел гость, тут же повернулся, состроил приветливую улыбку и добродушно двинулся навстречу пришедшему.

Атрет наблюдал за тем, как мужчина, сопровождаемый двумя вооруженными стражниками, приветствует «хозяина». Гость походил на воина, но одет он был на манер римского аристократа. Потеряв к ним всякий интерес, Атрет отвернулся и стал снова смотреть на тренирующихся. Это была довольно разношерстная толпа из самых дальних уголков Римской империи. Разрисованные татуировкой британцы, смуглые галлы, чернокожие африканцы — все они двигались, выполняя команды. Вооруженные деревянными мечами, они совершали синхронные движения под зычный голос Тарака. «Удар, защита, замах сверху и круговое движение, блок, поворот, удар. Еще раз».

Атрет еще раз внимательно осмотрелся вокруг, стараясь найти хоть какую–нибудь лазейку для побега. Никаких надежд. Он еще никогда не видел такого укрепленного места. Стены были толстыми и высокими, все двери были окованы, и на каждой несколько крепких замков, всюду стояли вооруженные стражники, причем некоторые смотрели на него так, будто читали его мысли и были готовы в любую минуту остановить его. Раздался смех Малкена, и кровь в висках Атрета застучала еще сильнее; как много он дал бы за то, чтобы толстая шея Малкена оказалась зажатой в тисках его рук. И пусть это будет последнее, что он успеет сделать, но зато какое наслаждение он испытал бы от смерти Малкена!