Но перемены, произошедшие в любимом мной Мире песчаных пляжей, сразу показались мне отвратительными. Допустим, в первое мгновение это были пустые эмоции, но на смену эмоциям быстро пришло дурное предчувствие.
Я поднялся с теплого камня, даже не вспомнив о том, что мне следует подождать Джуффина, и пошел к морю. Туда, где бродили люди, которых здесь быть не могло.
Небольшая пестрая компания уже шла мне навстречу. Потрепанные цыганки в разноцветных юбках и сверкающих золотыми нитками ярких платках. Одна тащила на руках замызганного младенца, за подол другой держался ребенок постарше. Они начали ныть еще издалека. Пронзительные, как чаячьи крики, голоса звучали жалобно и нахально. Разумеется, они требовали денег; главным аргументом служили грязные младенцы. В качестве наживки одна из теток решила предложить мне целый комплекс эзотерических услуг, в связи с чем, ясное дело, требовалось немедленно «позолотить ручку».
– Погадаю тебе, красавчик! Жить долго будешь, если сегодня не помрешь, богатый будешь…
Цыганка приближалась ко мне со скоростью спортивного автомобиля. Я смутно удивился: «Разве можно так быстро бежать по песку?» – и тут же напомнил себе, что тут, вероятно, еще и не такое возможно.
А потом я утратил разум.
Мне до сих пор трудно объяснить, почему жалкая компания цыганок с младенцами так меня взбесила. Умеренное бытовое раздражение – вот что полагается испытывать, когда тебя атакует стайка нахальных, крикливых грязнуль. Но меня накрыла и поволокла за собой горячая волна безумного, абсолютно неконтролируемого гнева.
Самое удивительное, что мне нравилось ощущать этот гнев. Разрешая себе нестись неведомо куда на гребне его темной волны, я испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение. Каждая клеточка моего тела сладко трепетала в предвкушении бури, и точно так же сладко дрожал окутывающий меня воздух, словно он был продолжением меня самого. Никогда прежде мне не было так хорошо, как ни дико это звучит.
Цыганки так и не почувствовали приближения беды. Они не сменили курса. Спешили мне навстречу, бормоча что-то несусветное про мою счастливую судьбу и своих голодных детей.
– Так ты гадалка, милая? – шепотом спросил я у самой крикливой из них, сам поражаясь нежному трепету своего голоса. – Какая же ты, к чертям собачьим, гадалка, если свою собственную смерть проглядела?
Я не стал плевать в цыганок, хотя мой яд мог бы убить их мгновенно. В тот момент мне казалось, что я получу слишком мало удовольствия от столь примитивной процедуры. С невероятным наслаждением, словно бы потягиваясь до хруста в суставах после хорошего сна, я протянул к ним руки. Предплечья, оказывается, были уже сплошь покрыты длинными темными шипами. Откуда-то я знал, что каждый шип не менее ядовит, чем моя слюна; вот только вонзать их в чужое тело было бесконечно приятно. Никогда в жизни не испытывал ничего подобного.
Мертвая цыганка осела на песок, стала кучей грязного вшивого тряпья. Это не метафора, трупа на песке действительно не было. Только яркие, в клочья изодранные тряпки. Человеком там и не пахло, – мог бы и раньше догадаться. Здесь вообще не было людей, только наваждения, одно другого гаже.
Шумные подружки моей первой жертвы немного замешкались, но я не стал ждать, пока они доберутся до меня, а сам устремился им навстречу. Левая половина моего рта расползлась в сладострастной улыбке, а правая оставалась бесчувственной и неподвижной, словно мне сделали укол новокаина. Хвала Магистрам, что никто не предложил мне посмотреться в зеркало. Вряд ли симпатичному сэру Максу из Ехо могло бы понравиться это зрелище.
Через несколько секунд все было кончено. Малопривлекательная композиция из разноцветных лоскутов осталась валяться на песке, а я отправился дальше. Туда, где на фоне серебристо-белой воды темнели силуэты других наваждений, испоганивших мой прекрасный безлюдный Мир. Откровенно говоря, сейчас я не простил бы этого и настоящим людям. Я намеревался убить всех, кто встретится на моем пути, а уж из какого материала вылеплены их несуразные тела – дело десятое.
Самым невероятным ощущением оставалась звенящая дрожь пространства вокруг моих рук, сладкая и мучительная одновременно. Чудовищные шипы исчезли, но я не сомневался, что они появятся вновь, как только я доберусь до первой жертвы.
Я заранее знал, какое зрелище откроется мне возле воды. И все же, когда подошел достаточно близко, чтобы разглядеть детали, у меня перехватило дыхание – это уж слишком! На светлом песке моего пляжа собралось все, что я когда-то ненавидел – бессильной, мимолетной, неосознанной, но мучительной ненавистью. Безобразно толстые тетки в ярких купальных костюмах, с нагревшейся на солнце пищей в пластиковых пакетах и их тонконогие пузатые спутники, вяло сосущие теплое пиво из раскаленных бутылок. Малиновые от солнечных ожогов девицы в сползающих бикини, с противными кусочками бумаги на облупленных носах и их кривоногие кавалеры в тесных, вонзающихся в тело, плавках. Пьяные подростки, грузные дядечки в семейных трусах, крикливые старухи…
Я вдруг вспомнил один из походов на пляж вместе с родителями. Мне было лет пять или того меньше, – ужасный возраст, когда уже начинаешь осознавать абсурдную абсолютную зависимость от воли окружающих тебя взрослых, а стратегия «партизанской войны» с ними еще не продумана. Ничего особенного в тот день, насколько я помню, не случилось, но вернувшись домой, я тихонько спрятался в кладовке и ревел там, в полной темноте, уткнувшись в пропахшую нафталином полу старого пальто. «Я не хочу быть большим! Заберите меня отсюда!» – повторял я сквозь слезы, обращаясь неизвестно к кому, испытывая дикий ужас при мысли о том, что дальнейшее пребывание среди этих опасных уродливых существ превратит меня в их подобие: у меня вырастет живот, побагровеет лицо, а потом… потом я, разумеется, умру – а что же еще мне останется?! Черная магия человеческого мира, мятежным Магистрам и не снилось.
– Какая роскошная идея, – прошептал я. – Не знаю, кто решил загадить мой прекрасный Мир этим человеческим мусором, но это действительно великолепный подарок: дать мне возможность убить их всех, за один присест!
А потом я учуял знакомую сладковатую смесь пляжных запахов: человеческий пот, солнцезащитный крем, крепленое вино, вареные яйца, – и окончательно утратил человеческий облик. Это не метафора, а констатация факта. Вряд ли существо, которое вихрем носилось по светлому песку пляжа, было человеком. Его (мои?) руки, превратившиеся невесть во что, рвали в клочья розовую и шоколадную плоть. Ему, мне, нам – было чертовски хорошо.
– Это мой мир, понятно? – орал я. – Здесь все будет так, как я хочу! А вас я не хочу, поэтому убирайтесь, твари! В ад, в Анталью, на Золотые Пески – куда угодно!
Они умирали, как вполне органические существа, но иногда я успевал заметить, что мясистая плоть темнеет и съеживается, как сгоревшая бумага. Впрочем, мне было все равно.
Я пришел в себя, когда все было закончено. Просто обнаружил себя сидящим на мокром песке. Добрые, ленивые волны лизали сапоги. Они уже успели превратить мою бедную обувь черт знает во что – смотреть было тошно. Я чувствовал себя очень спокойным и опустошенным. Происшедшее казалось мне смутным, но довольно сладким сном, и не вызывало абсолютно никаких эмоций.