— Я надежно спрятала его в сундуке. Они до него не добрались.
Атрет наклонился и поцеловал сына, вдыхая аромат жизни и невинности. Выпрямившись, он заметил, что нечаянно запачкал Халева своей кровью. У видев это, он почувствовал, как у него в душе открылись глубоко запрятанные, забытые раны.
— Вымой его, — резко сказал он и вышел из каюты.
Рицпа сделала то, что сказал Атрет. Затем, услышав крики раненых, она уложила Халева в свою шаль. Ее помощь была нужна там, на палубе. Она больше не могла оставаться в этой каюте, надеясь на то, что о раненых позаботятся другие. Рицпа вышла за порог, оказавшись совершенно не готовой к тому, что открылось ее глазам.
Раненые и умирающие лежали на палубе вперемежку с мертвыми, а уцелевшие матросы и пассажиры поднимали мертвые тела и сбрасывали их за борт, не соблюдая никаких почестей и церемоний. Римская галера удалялась, разгромив пиратское судно. Иллирийский корабль шел на дно, языки пламени лизали мачту и парус. Оставшиеся на тонущей гемиоле люди прыгали за борт, чтобы оказаться один на один с безбрежным морем.
Пронзительный горестный женский крик заставил Рицпу вздрогнуть. Она увидела Роду, которая стояла на коленях над безжизненным телом Прохора. Она раскачивалась взад–вперед, и на ее лице отражалась бесконечная боль. Камелла беспомощно стояла рядом, прижав к себе Лизию, и плакала.
Какой–то мужчина, лежавший возле двери, тихо плакал и звал на помощь маму. Заплакав, Рицпа опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руку. Он сжал ее руку так крепко, что она подумала, что у нее сейчас хрустнут кости. Рана у него в животе была смертельной, и Рицпа могла только сказать ему несколько слов в утешение, прежде чем его рука ослабла.
* * *
Атрет шел по палубе между погибшими, вглядываясь в их застывшие лица. Среди убитых он увидел Агава. Опустившись на колени, он внимательно всмотрелся в лицо мертвого юноши. Агав лежал, широко открыв глаза, как будто уставившись в небо. Лицо его было совершенно спокойным; в отличие от лиц многих других убитых, на его лице не отразились ни борьба, ни боль, ни страх. Если бы не смертельная рана в груди, можно было бы подумать, что он жив.
Атрет долго смотрел на него задумчивым взглядом. В своей жизни он помнил только одно такое спокойное лицо человека, без страха смотрящего в глаза жестокой смерти, — лицо Халева, иудея, которого он убил на арене.
Испытывая непонятное волнение, Атрет пробормотал: «Может быть, в этих твоих словах что–то и есть». Он осторожно протянул руку к лицу Агава, чтобы закрыть ему глаза. Потом он взял юношу на руки и понес его к правому борту, подальше от сбрасываемых за борт убитых пиратов. «Ты теперь со своим Христом», — уважительно произнес Атрет и, стараясь действовать как можно осторожнее, бросил тело Агава в воду. Тело юноши на какое–то мгновение застыло на поверхности воды и закачалось на волнах — руки широко раскинулись в стороны, — после чего медленно стало погружаться вниз.
— Тебе повезло, что сотник спас тебя от смерти, а то и тебе пришлось бы кормить рыб вместе с остальными, — сказал Атрету какой–то матрос, с видимым усилием сбрасывая с борта очередное тело убитого.
Атрет резко повернул к нему голову.
— Что ты сказал?
— Когда ты упал с мостика, — пояснил матрос, снова застонав от натуги, когда потащил к борту еще одного мертвеца, — тебе попало веслом по голове. Так он снял с себя вооружение и бросился за тобой в воду.
Обернувшись, Атрет увидел Феофила, стоявшего посреди убитых. Сотник держал в руке свой шлем и, судя по всему, молился.
Атрету стало не по себе от мысли о том, что он обязан жизнью этому проклятому римлянину. Причем дважды! Если бы сотник не бросил ему оружие, его бы просто изрубили еще до того, как битва разыгралась по–настоящему. И вот теперь Атрет понял, что дважды был на волосок от смерти. Он был исполнен возмущения, но здравый смысл в нем все же возобладал.
Если бы он погиб, что было бы с его сыном и с этой женщиной? Слава каким угодно богам, но он выжил после десяти лет арены вовсе не для того, чтобы потом погибнуть от рук пиратов на борту александрийского корабля, везущего в Рим драгоценный груз! Какая в этом была бы жестокая ирония судьбы! Рано или поздно ему суждено умереть, но он никогда не хотел, чтобы его смерть была такой глупой и бессмысленной. Умереть в битве — это большая честь, но только в битве против Рима! Если бы он погиб сейчас, то сделал бы это, защищая торговое судно римского флота. Какая нелепость. Такого с ним еще в жизни ни разу не случалось.
Как бы почувствовав его взгляд, Феофил оглянулся. Они встретились глазами и долго смотрели друг на друга. Атрет стиснул зубы и стал даже задыхаться от чувства гордости. Сотник спас ему жизнь, и Атрет, которому не чуждо было понятие чести, вынужден был признать этот факт и воздать этому человеку должное. Феофил стоял неподвижно, смотрел загадочно, наверняка ожидая возможности позлорадствовать. Смирив свою гордыню, Атрет медленно кивнул ему.
Феофил улыбнулся, но в его улыбке не было ни насмешки, ни триумфа, а только грустное понимание.
Александрийский корабль плыл под охраной двух римских галер, пока они не достигли пролива между Италией и Сицилией. После этого галеры направились на восток, а корабль с пассажирами и грузом, пройдя мимо Сицилии, вышел в Тирренское море.
Однажды, когда они уже шли на север, Атрет обратил внимание на опустошенные берега.
— Около года назад здесь было извержение Везувия, — пояснил ему один из матросов. — Оно уничтожило города Геркуланум и Помпеи. Теперь даже и не скажешь, что они когда–то существовали. Иудеи верят, что это их Бог наказал римлян за то, что они сделали с Иерусалимом.
Атрету этот Бог начинал нравиться.
Чем дальше на север они шли, тем больше кораблей им попадалось. Движимые веслами или парусами, они направлялись со всех частей империи, везя на богатейшие рынки вечного города самые разные товары.
Атрет стоял в носовой части корабля, с ужасом думая о своем возвращении в Рим. Мрачные воспоминания не давали ему покоя. Спал он плохо, мучимый предчувствием того, что его схватят и заставят снова сражаться на потеху римской толпе.
— А что ты держишь в руке, Атрет? — спросил его как–то Петр, сидя рядом с ним на бочке.
Германец разжал кулак и посмотрел на изделие из слоновой кости, лежащее у него на ладони.
— Свидетельство моей свободы, — мрачно произнес он. — Единственное свидетельство.
— А если кто–нибудь украдет его? Ты уже не будешь свободным?
— Не знаю, парень.
— А что ты будешь делать, если они попытаются снова упрятать тебя в лудус?
— Без борьбы я им не дамся.
* * *
Рицпа редко виделась с Атретом, стараясь больше времени проводить в небольшом укрытии, рядом с Родой. Она боялась за нее. С тех пор как ее мужа бросили в море, Рода не произнесла ни слова. Просто сидела, бледная, молчаливая, безутешная. Камелла, которая тоже горевала о потере своего брата, до самой ночи оставалась снаружи, стараясь как можно меньше общаться с Родой. Бедная Лизия, разрываемая любовью и к матери, и к тете, постоянно ходила от одной к другой и обратно.