Одним словом, дамы были хороши, каждая по-своему, – настолько, что хоть в лес убегай. Впрочем, мужской состав тоже не подкачал.
Мое внимание сразу привлек здоровенный, не слишком добродушный с виду и, как мне показалось, не слишком сообразительный увалень, одетый в длинную вязаную хламиду. В его рыжих волосах запутались клочки соломы. Я, впрочем, не удивился бы, если бы узнал, что на сеновале он валялся много лет назад: прическа этого красавчика выглядела так, словно к ней не прикасались с момента его рождения. Он был похож на когда-то славного, но уже давно свихнувшегося от сидения на цепи сенбернара.
Рядом с ним сидел куда более экзотический тип в коротких, едва достигающих колен, грязных, как чумной барак, штанах и замызганном вязаном жилете, надетом на голое тело. Впрочем, у этого грязнули внешность была вполне поэтическая: на темных с проседью кудрявых волосах красовался венок из живых цветов, шею обвивала какая-то декоративная лиана, из-под стола выглядывали перепачканные босые ноги, а глаза были мечтательно устремлены в потолок. Мне показалось, что нас он вообще не заметил.
У края стола примостился очень симпатичный румяный старичок. На звание гнома он, пожалуй, не тянул, но все же показался мне совсем маленьким. Я заметил, что он сидит на очень высоком табурете – чтобы было удобно дотягиваться до стола. Впечатление он производил чрезвычайно приятное, особенно на фоне своего колоритного семейства. Вспомнив утверждение Шурфа, что по внешности всякого драхха можно судить о его нраве, я решил, что с этим дедушкой наверняка можно иметь дело.
Зато напротив старичка восседало настоящее чудовище. Так мог бы выглядеть вконец спившийся самец орангутанга – если бы ему сбрили почти всю шерсть с морды, оставив лишь несколько клочков не то медной проволоки, не то жесткой рыжеватой щетины на одной щеке и примыкающей к ней половине подбородка. Другая часть лица выглядела вполне бритой, но легче от этого не становилось.
Все эти очаровательные люди, кроме мечтательного дяди в венке, которого я про себя окрестил «поэтом», уставились на нас в немом изумлении. Молчание грозило затянуться, поскольку Шурф, как мне показалось, не собирался произносить приветственных речей. Он с неподдельным интересом ученого разглядывал своих свойственников.
И тут прямо за моей спиной раздался приятный сочный баритон.
– Приветствую вас в фамильном замке Кутыков Хоттских!
Я обернулся и увидел высокого темноволосого мужчину средних лет, на удивление аккуратно причесанного и одетого в скромные, но опрятные шерстяные штаны, вязаную рубаху и меховой жилет – как я понимаю, в полном соответствии с неизменной модой графства Хотта. У него было довольно невыразительное строгое лицо и сдержанные манеры.
«Никак дворецкий, – весело подумал я. – Ничего себе! Ехали на ферму, а попали в фамильный замок – так он, кажется, его назвал? И теперь сэр Шурф станет каким-нибудь хоттским бароном, или как они здесь называются. Во влип мужик!»
– Меня зовут Тыындук Рэрэ, и я помогаю господам Кутыкам содержать в порядке этот дом, – представился наш новый знакомый. – Позвольте узнать, кто вы, господа, и с какой целью решили посетить нас?
Я подумал, что парню надо срочно рвать когти в Ехо. С такими замечательными манерами ему следовало бы не прислуживать босоногим вельможам в горах графства Хотта, а украшать своим присутствием королевский замок Рулх.
– Собственно говоря, я – новый владелец этого, как ты изволил выразиться, замка, – холодно сказал Шурф. – Призрак покойного господина Хурумхи Кутыка дал себе труд посетить меня и передать мне свое завещание.
Тишина стала еще более напряженной. У меня возникло неприятное чувство. Можно было подумать, что сейчас все взорвется к чертям собачьим, так что лучше уносить ноги, пока не поздно.
Взрыв действительно последовал, но совершенно безопасный для жизни и здоровья присутствующих. Опереточный злодей уронил кувшин, который уже долго держал в руке. Наверное, парень просто забыл о нем, а теперь, оглушенный новостью, невольно разжал пальцы. Кувшин упал на пол с отчаянным звоном обреченного. Осколки разлетелись по сторонам, а содержимое кувшина растеклось по ковру неопрятной малиновой кляксой.
Брюнетка, сидевшая рядом с виновником катастрофы, лениво повела рукой над полом. Осколки послушно собрались вместе, клякса преобразовалась в струю и совершенно самостоятельно втянулась в кувшин.
– У меня такой неаккуратный старший братец, – насмешливо сказала она. Поставила кувшин на стол и снова уставилась в одну точку.
– Кодекс Хрембера здесь, как я понимаю, не действует? – шепотом спросил я Шурфа.
– А при чем здесь Кодекс Хрембера? Это же не угуландская Очевидная магия, а древнее колдовство драххов, – ответил он. – Но таких умельцев, как эта леди, по пальцам пересчитать можно, ты уж мне поверь.
– Так ты и есть муж Хельны? – наконец спросила старуха.
Голос у нее оказался пронзительным и скрипучим, в полном соответствии с законами жанра.
– Что ж, ничего не скажешь, красавчик! – язвительно добавила она.
– Бабушка, помолчи пока, – тихо сказала ей юная дама пик.
Старуха недовольно на нее покосилась, но вслух возражать не стала.
– Да, я действительно муж Хельны. Моя фамилия Лонли-Локли. Впрочем, думаю, это ты и без меня знаешь, – церемонно сообщил Шурф, не забыв вежливо опустить голову.
Меня он не представил, но мое имя, кажется, никого не интересовало. Можно было подумать, что я – его менкал или какое-нибудь другое полезное домашнее животное. Впрочем, у меня не было никаких возражений. Сейчас я бы с огромным удовольствием превратился в этого самого менкала и отправился бы во двор, щипать травку. Кутыки пока не казались мне существами, в компании которых можно славно провести вечер.
– Что ж, в таком случае позвольте представить вам членов семьи, – дворецкий, надо отдать ему должное, вел себя совершенно невозмутимо.
– Будь столь любезен, – согласился Лонли-Локли.
На мой вкус, эти двое друг друга стоили.
– Господин Маркуло Кутык, старший сын покойного господина Хурумхи, и его жена, госпожа Мичи, – важно произнес дворецкий, указывая на опереточного злодея и блондинку. – Госпожа Фуа Кутык, мать покойного господина Хурумхи, – он почтительно поклонился старой ведьме и повернулся к юной ведьмочке. – Госпожа Ули Кутык, сестра господина Маркуло.
Маленький румяный дедок оказался холостым младшим братом эксцентричного покойника. Тот самый дедушка Тухта, который, по свидетельству говорящего пса, жил в отдельном строении, где-то во дворе. Наполовину выбритый орангутанг носил гордое имя Пурех и был младшим сыном почившего господина Хурумхи, а босоногий «поэт» Йохтумапп и парень с соломой в волосах (его звали Арало Кутык) приходились всем собравшимся какими-то неопределенно дальними родственниками – не то кузенами, не то дядьями, не то троюродными племянниками.
– И что нам теперь, собирать пожитки и идти в лес? – мрачно спросил Маркуло, после того как все имена, кроме моего, были названы. – Ты приехал, чтобы завладеть своим имуществом, так?