Сэм открыл мне не сразу. А когда открыл, я понял, что вытащил его из постели. Но отмахнулся от угрызений совести, слишком высоки были ставки.
– Сэмюэль, дружище, – торопливо сказал я, – об одном прошу: сначала выслушайте меня, а потом гоните, хорошо?
– Хорошо, – сонно согласился он. – Может быть, зайдете в дом? Зачем беседовать на пороге?
– Как вам будет угодно, – церемонно ответствовал я.
Зашел вслед за растерянным хозяином в гостиную. Бросил косой взгляд на зеркало. Глаза у моего отражения были ошалевшими, дикими, отчаянными, но уж никак не сонными. И то хлеб.
– Сэм, – решительно сказал я, утонув в глубоком плюшевом кресле. – Я бы ни за что не решился злоупотреблять вашим временем, но я в безвыходной ситуации. У меня в этом клятом городе только один знакомый бывший бешеный оборотень – вы. Укусите меня, пожалуйста, до крови, если вас это не слишком затруднит.
– Что-о-о? – изумленно протянул он и, кажется, начал просыпаться.
– Укусите меня, пожалуйста, – смиренно повторил я.
– Но зачем? – густые брови моего собеседника медленно ползли вверх. Потом его лицо прояснилось, и он с видимым облегчением спросил: – Это шутка, Макс? Немного некстати, но ничего, мне даже нравится.
– Это не шутка, – твердо сказал я. – Просто вы – мой единственный шанс. Мне позарез нужно взбеситься. Сойти с ума. Стать одержимым. Одной моей доброй воли для этого не хватит, я слишком распустился, обмяк, стал спокойным и благодушным. Магия тут не работает, в чем я неоднократно убеждался на практике. Но бешенство – не магия. Вдруг поможет? Иммунитета у меня точно нет. В Тихом Городе никто не умирает, верно? Значит, и я не умру, только съеду с катушек – именно то, что требуется.
– Зачем это вам? – спросил он. – Я имею в виду, зачем вам сходить с ума, Макс? Вы надеетесь, что это поможет вам покинуть Город? Я, как видите, все еще здесь.
– Вы – это вы, а я – это я. Впрочем, я ни на что не надеюсь. Но обязан попробовать.
Мой ответ его вполне удовлетворил. По крайней мере, Сэм кивнул, подошел поближе и без дополнительного предупреждения впился в мое предплечье удивительно острыми зубами. Это было очень больно («жить вообще больно», – напомнил я себе), но я рассмеялся от радости.
– Вы довольны? – вежливо спросил Сэмюэль, снова усаживаясь в кресло. – В таком случае я бы предпочел отправиться спать. Кстати, имейте в виду, если вам станет совсем скверно, я готов помочь практическим советом в любое время.
– Спасибо, – улыбнулся я. – Надеюсь, все обойдется. Я ухожу, Сэм. Доброй ночи. Заприте за мной дверь.
Вернувшись домой, я торжествующе уставился на собственное отражение в зеркале.
– Ну что, нашел я на тебя управу? – ехидно спросил я своего зазеркального двойника. – Вот то-то. Живи, скотина! Вой от тоски, рычи от боли, если сильно припечет, но живи.
Нечего и говорить, что жизнь моя с этого дня разительно переменилась. Я твердо решил удрать из Тихого Города. Зачем, куда и что я потом буду с собой делать – все эти вопросы не имели решительно никакого значения.
Откровенно говоря, меня просто напугала легкость, с какой я опустился, размяк, расслабился, превратился в зануду, по-стариковски разглагольствующего о своих былых подвигах. Я не раз слышал, что солдат, публично уличенный в трусости, нередко становится самым отчаянным героем – его подстегивает страстное желание доказать миру, что он не так уж безнадежен. Нечто в таком роде произошло и со мной.
После вышеописанного взрыва эмоций, завершившегося визитом к знакомому оборотню, я проснулся совершенно разбитым. Нервы были на взводе, разум панически метался между страхом и отчаянием, на сердце покоилось несколько дюжин Греттировых подымов [9] , память услужливо подсовывала живописные картины прошлого, утраченного навсегда, а кровь стыла в жилах при воспоминании об укусе бешеного Сэма. Что ж, я мог поздравить себя с победой. Старый добрый сэр Макс, почивший было под толстым слоем теплого душевного ила, начал оживать – со всеми вытекающими последствиями.
Душевные муки я счел симптомом выздоровления. Теперь требовалось довести дело до конца. Я встал, принял душ, оделся и навсегда покинул дом, в котором мне так уютно жилось. Обстановка здесь явно не подходила для того, чтобы как следует сойти с ума. А именно этим я и собирался заняться.
Для начала я постановил за правило: ночевать только под открытым небом. Я был совершенно уверен, что в Тихом Городе полно пустующих домов; не сомневался и в том, что любой из них покажется мне самым уютным жилищем во Вселенной. Поэтому я принял простое и жесткое решение: с этого дня я живу на улице. Минимум комфорта. Сэр Макс, первый бездомный бродяга за всю историю существования Тихого Города. Юродивый, одержимый, безумный, грязный и отвратительный. Именно то, что требуется.
Несколько десятков глотков синих сумерек спустя (лишившись привычного образа жизни, я окончательно утратил способность хоть как-то отмерять ход времени) я выглядел так, что ни один из завсегдатаев «Салона» не смог бы меня узнать. Всклокоченные волосы, отросшая борода, грязный измятый плащ, который служил мне то подстилкой, то одеялом, в зависимости от того, что было нужнее. Я очень быстро осунулся – кормили-то здесь бесплатно, однако аппетит у меня пропал; к тому же все меньше находилось владельцев кафе, готовых пустить меня в свое заведение. Когда со мной пытались заговорить, я бессвязно мычал, поскольку отлично знал, что задушевная болтовня – моя ахиллесова пята, самое слабое место. Хороший собеседник вполне мог бы уговорить меня умыться, пообедать, переодеться да еще и поселиться в пустующем домике по соседству – нет уж!
Иногда становилось совсем невмоготу. В эти черные дни безумие было сильнее меня, мрак застилал глаза. Полуслепой и отчаявшийся, я бродил по улицам, пугая своими хриплыми стонами привыкших к спокойному существованию прохожих. Время останавливалось, я почти физически ощущал, что отмеряющие его песочные часы – согласно теории Короля Мёнина, именно так я и должен был видеть время – засорились, и количество песка в обеих чашах остается неизменным. Густая ядовитая кровь пульсировала в моих висках, насыщая тело безумием вместо кислорода. В такие мгновения тоска по мозаичным мостовым Ехо, серым глазам Меламори и дружеским пирушкам Тайных Сыщиков казалась мне благом, поскольку я узнал, что есть куда худшая боль – смутные воспоминания живого мертвеца о времени, когда он был просто живым.
Но из этих схваток я всегда выходил победителем. Несмотря ни на что, я оказался живуч, как драная кошка, в полном соответствии с замыслом Джуффина, который предусмотрительно создал меня неуязвимым. Что ж, стоило довести тело и разум до столь плачевного состояния, чтобы узнать наконец сокрушительную силу собственного духа. В жизни каждого бывают моменты, когда следует броситься в пропасть, чтобы наконец убедиться в том, что всегда умел летать.