– Я всего-навсего – сундук, в котором хранится твоя собственная мудрость. Тебе только кажется, что я отвечаю на твои вопросы. На самом деле ответы приходят из твоего собственного сердца. А я – просто наваждение, такое же, как этот храм на горизонте. Одно из многих твоих наваждений. Возможно, самое полезное.
– Безусловно! – рассмеялся я.
Честно говоря, я мало что усвоил из его объяснений, но это не имело значения. У меня уже пропала охота разбираться в загадочной природе Джинна, да и в своей собственной, не менее загадочной природе. Я смутно понимал, что это всегда успеется. И потом не будет возможности повернуть назад, сделать все как было, положить в сторону и не трогать. Если бы мне было кому молиться, я бы просил лишь об одном: «не спеши!» Но молиться мне, ясен пень, было некому. Обычная история.
Через час Синдбад остановился в нескольких шагах от высокой стены, светлой, как песок пустыни, и, судя по всему, такой же древней. Мой волшебный щит Змея, который все это время оставался чем-то вроде зонтика, охраняющего от солнца мой драгоценный нос, неожиданно забеспокоился и перебрался поближе к моему телу. Если бы щит мог говорить, он наверняка пробормотал бы: «Береженого бог бережет», – я сердцем чувствовал его настороженность.
– И куда это мы приехали? – осведомился Анатоль. – Если это отель, то никак не больше двух звезд!
– Похоже на древнеегипетский храм, – нерешительно высказалась Доротея.
– Неудивительно, – усмехнулся я. – Судя по всему, это и есть древнеегипетский храм. Эпоха Древнего Царства. Такое ни с чем не спутаешь.
– Это крепость наших врагов, Али? – деловито спросил Мухаммед. – Ну, с таким-то войском мы ее в два счета разрушим, а защитников убьем!
– Мы возьмем их в плен и посадим на кол, – с надеждой добавил князь Влад.
Я было удивился такому причудливому строю его мыслей, а потом вспомнил, что Влад у нас не только Дракула, а еще и Цепеш, «пронзатель». И теперь ему со страшной силой хотелось «пронзать» всех, кто под руку подвернется. Сентиментальные воспоминания о любимых развлечениях юности, такие дела.
– Притормозите, ребята, – я покачал головой. – Насколько я знаю, хозяева этого места вне игры. Так что кровопролитие отменяется, уж извините.
– Но они стоят на нашем пути, – заметил Мухаммед.
Я был вынужден согласиться: древнее сооружение действительно стояло на нашем пути, а сворачивать в сторону мне не хотелось. Впрочем, дело даже не в том, хотелось мне этого или нет: я чувствовал непреодолимую, почти физическую потребность идти прямо на север, никуда не сворачивая – даже совсем чуть-чуть, чтобы обойти стороной этот чертов памятник архитектуры.
– Если я правильно понял своего научного консультанта, этот храм – наваждение. Или почти наваждение, – сказал я. – Так что мы просто можем идти дальше, словно здесь ничего нет. Думаю, его хозяевам на нас глубоко наплевать: какая разница, что видеть во сне?
– Вы полагаете, что мы пройдем через стену и покажемся сном тем, кто обитает внутри этого храма? – оживился Анатоль. – Любопытно! А почему вы так решили?
– Эта гениальная гипотеза тоже принадлежит моему научному консультанту, – усмехнулся я. – Не такой я великий умник. Если вам нужны подробности, расспросите Джинна сегодня вечером. Мне тоже будет интересно послушать. Во всяком случае, мы можем прямо сейчас проверить его гипотезу опытным путем. Синдбад, умница моя, будь так любезен, пройди сквозь эту стену!
Мой дромадер послушно шагнул вперед. Его голова утонула в золотисто-серой поверхности стены, а через мгновение я сам окунулся в густой туман неописуемого чужого пространства.
– Это не похоже ни на что! – изумленно сказала Доротея.
Она была где-то рядом, но я не видел даже ее очертаний. Впрочем, я вообще ничего не видел, кроме густого золотистого света, из которого было соткано это древнее наваждение.
– Что, мы уже на небесах? – неожиданно спросил князь Влад откуда-то из-за моей спины.
– В каком-то смысле, – согласился я. – Во всяком случае, люди, которые жили несколько тысячелетий назад, вполне могли бы счесть это место «небесами». Интересно, кому из египетских богов принадлежит этот храм?
Признаться, я совершенно не рассчитывал на ответ, но он последовал незамедлительно.
– Уходите отсюда, чумазые, а не то я обрушу на ваши неразумные головы все пески Нубийской пустыни! Не мешайте мне подобающим образом расчленять брата моего Осириса, – потребовал низкий глубокий голос. Он раздавался со всех сторон, и все же это был не хор, а один-единственный голос.
– Теперь это называется «нейтралитет», – усмехнулся я. – Ну-ну.
– Судя по всему, это храм Сетха, – заметил Анатоль. – Насколько мне известно, за таким экзотическим занятием, как расчленение брата Осириса, можно застукать только его.
– Ага. Мое фирменное везение, – буркнул я. – Нет, чтобы нарваться на кого-нибудь безобидного! Он еще и обзывается, сволочь. «Чумазые» мы, видите ли… Тоже мне, нашелся блюститель личной гигиены.
– Насколько я помню, среди богов Древнего Египта вообще не было «безобидных», – возразил Анатоль. – Впрочем, Сетх и правда самый крутой в этой компании. Что будем делать?
– Ничего из ряда вон выходящего. Будем идти дальше, – твердо сказал я. – Я сейчас что-то вроде трамвая, дружище. Могу двигаться только по заранее проложенным рельсам. Ничего не поделаешь: эти чертовы «рельсы» проложены именно здесь!
– А как насчет «всех песков Нубийской пустыни»? – испуганно спросила Доротея. – Вдруг действительно обрушит?
– Пусть только попробует. Я ему покажу кузькину мать!
– Неужели мать этого благословенного незнакомца Кузьки настолько уродливая женщина, что ее облик может напугать даже демонов пустыни? – с неподдельным интересом спросил Мухаммед. – В таком случае ей следует прикрывать лицо.
– О да, она – настоящее чудовище, – согласился я. – А лицо закрывать наотрез отказывается. Любит привлекать внимание, можешь себе представить.
Еще какое-то время – мне показалось, почти целую вечность – ничего особенного не происходило. Мой дромадер нес меня вперед сквозь смутную, дрожащую плоть медленно оживающего наваждения. Я сидел на спине Синдбада и равнодушно ждал, чем все это закончится.
Я ощущал совершенно неописуемое спокойствие. Оно казалось мне не просто состоянием души, а чем-то большим: очень материальным, почти осязаемым. Я чувствовал, что надежная броня моего оцепенения каким-то образом защищает всех нас – и меня самого, и моих «генералов», и людей, следующих за нами, всех до единого, – подобно тому, как ровное дыхание канатоходца помогает ему сохранить равновесие на головокружительной высоте. Мы словно бы стали одним существом, и только мое ровное дыхание удерживало наше общее тело над пропастью. У нас был великолепный невидимый щит, прикрывший нас от гнева древних существ, обитающих в этом невероятном месте. Сетх больше не пытался высказать нам свои претензии, сейчас он был бессилен. Он ждал.