Это решение пришло внезапно. Я вдруг вспомнил, что в природе существует такая замечательная штука, как мороз, который превращает зыбкую и ненадежную стихию в скучную, скользкую, но вполне надежную твердь.
Стоило только подумать. Мне в лицо ударил первый порыв ледяного ветра. Он дул с севера и, судя по всему, намеревался в кратчайшие сроки заморозить все, что встретится на его пути. Несколько секунд я зябко ежился, а потом просто утратил представления о «холодном» и «теплом». Температура воздуха, соприкасавшегося с моей кожей, больше не имела для меня никакого значения. Сразу бы так. Не страдал же я до сих пор от жары, путешествуя по Сахаре в самый разгар лета. Да и никто в моем войске от нее не страдал. В некоторых случаях не так уж плохо быть мертвым.
– Привал, – объявил я. – Если все так пойдет, через час можно будет ехать дальше.
– Макс, а куда подевался Джинн? – спросила Доротея. – И у кого теперь можно попросить чашечку кофе?
– Джинна больше нет. Его контракт кончился. Подозреваю, что он счастлив и свободен, чего и нам желает. Пикник закончился, дорогая, начались суровые походные будни. Впрочем, я совершенно уверен, что если ты захочешь, то получишь свою чашку кофе и вообще все, что тебе понадобится, – не знаю уж, каким способом.
– Смотри-ка, она уже у меня в руках, – растерянно сообщила Доротея. – Горячая какая… Это ты сделал?
– Не думаю. Скорее всего, ты сама.
– Но как?
– Тебе виднее, – улыбнулся я. – У меня есть хорошая новость, Дороти. Мы в стране чудес, и каждый из нас – сам себе Оз, Великий и Ужасный. И знаешь, мне кажется, так было с самого начала, еще до того, как началась эта дурацкая катавасия с концом света. Мы всегда могли все, просто никогда толком не пробовали «смочь» это самое «все» – руки не доходили. Ежедневные хлопоты, размеренный ритм жизни, скучная утренняя газета, скучный вечерний трах – какие уж там чудеса.
Доротея нерешительно кивнула и тут же отпрянула в сторону: на нее обрушился целый ворох газет. Они появлялись из ниоткуда и, медленно кружась в воздухе, опускались под ноги Доротеиной верблюдицы.
– Боже! Стоило только на мгновение загрустить, что я уже никогда не прочитаю утреннюю газету, – и вот, – пожаловалась она.
– Хорошо, что ты соскучилась именно по газетам. В противном случае на тебя могла бы свалиться толпа голых мужчин, – рассмеялся я. – Теперь тебе придется быть очень осторожной с мимолетными желаниями. Такова плата за могущество.
– Что ты со мной делаешь? – дрожащим голосом спросила она. – Что ты делаешь со всеми нами?
– Я ни с кем ничего не делаю. Оно само с вами происходит. Вернее, с нами. Можешь считать, что я – первый подопытный кролик или даже крыса. Говорят, они на редкость живучие твари… Учти, первый – отнюдь не значит «самый лучший», а посему воздержись от восторженного преклонения. Вон даже Мухаммед воздерживается.
– «Я только прелюдия для лучших игроков, о братья мои! Делайте по моему примеру! И кого вы не научите летать, того научите быстрее падать!» – произнес за моей спиной голос Анатоля.
– Чего? – опешил я.
Анатоль с видимым удовольствием продемонстрировал нам великолепную работу своего дантиста. На сей раз его роскошная улыбка обнажила штук триста зубов, никак не меньше!
– Так говорил Заратустра, – объяснил он. – Когда-то в юности у меня была слабость к Ницше, и я до сих пор помню несколько отрывков. Все ждал случая блеснуть интеллектом, а тут такая оказия.
– Хорошо сказано. Наверное, когда он это говорил, над ним отверзся Космос. А из Космоса посыпались утренние газеты – в точности как на меня, – вздохнула Доротея.
– На кого – на Ницше? – обрадовался Анатоль.
– Да нет, на Заратустру.
Мы с Анатолем переглянулись и расхохотались.
– Ну уж вряд ли, – сквозь смех пробормотал я. – Откуда бы Заратустре знать о такой сакральной тайне человеческого бытия, как утренняя газета?
– А у меня получится какое-нибудь чудо? – заинтересованно спросил Анатоль.
– Сначала тебе придется закурить! – фыркнула Доротея. – Некурящие очень медленно обучаются творить чудеса. Да и «быстро падать» вашему брату трудновато.
Анатоль попытался изобразить возмущение, но махнул рукой и снова рассмеялся.
Мы стояли на берегу замерзающего моря и ржали, как школьники, впервые попробовавшие марихуану, а северный ветер делал свое дело. Начиналась зима, но даже про себя я не называл ее «последней зимой человечества». И не только потому, что терпеть не могу пафосных формулировок. Просто я совершенно точно знал, что на смену этой зиме может прийти новая весна – стоит только захотеть.
Наш путь через ледяную пустыню, в которую превратилось одно из самых теплых морей, был долгим, но мои воспоминания о нем вполне могут уместиться в нескольких строчках. Дни сменялись ночами, а мы шли вперед сквозь сияющее ослепительной белизной пространство, не оглядываясь и не останавливаясь. Оглядываться было некуда, останавливаться – незачем. Никто из нас не нуждался ни в отдыхе, ни в еде, ни в тепле. Ничего удивительного, армия мертвецов – самая подходящая команда для штурма Северного полюса, который, впрочем, был нам пока без надобности.
– Теперь зима вполне может закончиться, – сказал я, когда натруженные ноги моего дромадера ступили на усыпанный снегом песок.
Звуки собственного голоса вывели меня из дремотного оцепенения, где не оставалось места ни для того Макса, которым я был когда-то, ни для странного существа, которым я стал.
Я оглянулся назад с искренним интересом человека, проснувшегося в незнакомой обстановке. Открывшееся мне зрелище вполне заслуживало того, чтобы распахнуть рот, аккуратно уложить на грудь нижнюю челюсть и пребывать в таком состоянии несколько часов кряду.
Однородной пешей толпы, которая долго и нудно топала за мной по пустыне, больше не было. Мои ребята совершенно самостоятельно обзавелись самыми разными транспортными средствами, облегчающими передвижение по льду, это только я, как последний идиот, по-прежнему восседал на верблюде. Здесь были снегоходы и северные олени, автомобили с обмотанными цепями колесами и собачьи упряжки. Некоторые просто встали на лыжи или надели коньки. Кошмарная эклектика, но мне очень понравилось.
– Молодцы, ребята, – нежно сказал я. – Можете ведь, если захотите.
Подняв голову, я обнаружил, что у нас по-прежнему есть авиация. Более того, к заслуженному авиаполку, отличившемуся в бою с Олимпийцами, присоединились и другие любители. Среди одинаковых реактивных «мессершмитов» я увидел и музейные экспонаты начала века, и парочку дельтапланов, и один здоровенный пассажирский «Боинг-747» с эмблемой компании «Delta», и совсем уж странные экспериментальные конструкции, футуристические очертания которых могли бы украсить любой авиасалон. Сейчас все они неподвижно зависли в воздухе – вообще-то так могут вести себя только вертолеты, которых было не слишком много в моем безумном военно-воздушном флоте. Однако факт оставался фактом, все эти летательные аппараты замерли, словно кто-то нажал соответствующую кнопку и на время остановил изображение на киноэкране.